Загрузка ...Глава 15. Неожиданность
В 1993 году Майкл очень непростым путем узнал, что его отношения с отдельными детьми и их семьями могли привести к неприятной ответственности, но это не приглушило его желание помогать людям, особенно детям, и никак не вступало в компромисс с его искренностью в воплощении этого желания. Достаточно послушать Heal the World, Keep the Faith, Man in the Mirror, Lost Children, Will You Be There, Gone Too Soon и Earth Song, чтобы понять, как он использовал свою музыку, чтобы подарить людям надежду, и осознать всю глубину его желания привнести в этот мир побольше добра.
Затем, пока он работал над Invincible, он подружился с раввином Шмули Ботеаком. Шмули был невысокого роста, голубоглазый, у него была борода, ермолка, очки, большой толстый живот и чрезмерно длинный галстук. Майкл решил создать с ним специальный фонд для нуждающихся детей. Они хотели объединить семьи. Главной задачей фонда Heal the Kids было вдохновить родителей на то, чтобы они выделили какой-то день и всегда ужинали со своими детьми дома, чтобы текущее поколение родителей не пренебрегало общением с детьми. В «инициативу семейных ужинов» также входила передача родителям необходимых навыков для ведения бесед со своими детьми. Все было просто: мы хотели напомнить им, что с детьми необходимо общаться, слушать их и говорить им, что вы любите их.
В марте 2001 года для запуска проекта Heal the Kids Шмули получил для Майкла приглашение выступить с речью в Оксфордском университете, чтобы рассказать об инициативе фонда для помощи детям по всему миру и объединения семей. Этой речью Майкл хотел показать всю серьезность своей приверженности этому делу. Он принял это очень близко к сердцу и много размышлял над этим, это не было рекламным трюком большой знаменитости и его раздутого эго.
В Оксфорде Шмули представил Майкла публике, и тот проковылял на сцену. Он был на костылях, поскольку пару месяцев назад сломал ногу в “Неверленд”. Я был с ним, когда это случилось, и моей первой реакцией на происшествие был смех.
– Ты, мунвокер хренов, ты даже не можешь спуститься вниз по лестнице.
– Заткнись, мне же больно! – огрызнулся он, знаками прося помочь ему. Я сумел поднять его с пола и принес ему стул. Он что-то пробормотал о том, что Принс бросает свои игрушки на ступеньках, затем попытался встать на ногу. Через несколько секунд он заявил, что с ним все в порядке, и я решил, что инцидент исчерпан. Но когда мы отправились «на дело» (мы собирались ограбить кухню), он все пробовал наступать на больную ногу, а затем сказал:
– Черт, кажется, дело плохо. (вообще он сказал fuck )))) – но в целях конспирации заменим на более мягкое – Майкл же не матерится, да ))) – прим.пер.)
Теперь же, в самом начале своей речи, Майкл вскользь пошутил о том, что сейчас он ходит как восьмидесятилетний старик, и быстро перешел к серьезным вопросам.
– Все мы родом из детства, – сказал он. – Но я – продукт отсутствия детства, отсутствия этого драгоценного и чудесного возраста, когда мы можем беззаботно веселиться, совершенно ни о чем не беспокоясь, нежиться в любви наших родителей и близких, и самой большой нашей тревогой является то, как подготовиться к тесту по орфографии в понедельник утром.
Он говорил о той величайшей потере, которая шла рука об руку с его успехом, говорил о том, насколько важным для него было, чтобы детей, вообще всех детей никто не заставлял преждевременно взрослеть. Он выражал сожаление о том, что упустил, когда был ребенком, но также говорил о необходимости прощать – в его случае речь шла об отце. Он не хотел, чтобы его собственные дети строго судили его, и оглядывался на свое прошлое, заглядывал в свое сердце, чтобы найти там ту любовь, которую, как он был уверен, его отец все же питал к нему. Это была феноменальная речь, и Майклу аплодировали стоя. Для него это был особенный момент: он был очень тронут тем, насколько смог открыться, разделив болезненные воспоминания с публикой, и это дало ему ощущение более тесной связи с людьми – быть наконец-то понятым и воспринятым за то, кем он был на самом деле. Более того, он увидел эту связь в более широком контексте, как способ передать надежду всем детям.
В тот день мы все увидели новую открывшуюся возможность. Майкл хотел помочь детям, он всегда старался сделать это индивидуально – посещал больницы, знакомился и дружил с больными детьми и так далее, но теперь у него был шанс оказать более обширное и мощное влияние. Благодаря этому фонду, протянув руку помощи тем детям, с которыми у него не будет времени встретиться лично, он мог достичь гораздо большего, чем мог бы мечтать, будучи очень занятым человеком, всего лишь одним человеком из многих.
Однако, несмотря на всю важность Heal the Kids, у нас в Европе были и другие дела. За день до речи в Оксфорде, пока мы еще были в Лондоне, мне позвонил бизнес-консультант Майкла, Мьюнг-Хо Ли, который хотел, чтобы мы встретились с европейским медиа-магнатом Юргеном Тоденхофером. В Итальянских Альпах. Принса и Пэрис не было с нами в этом путешествии, и Майкл хотел поскорее воссоединиться с ними в Нью-Йорке. Однако это была очень важная встреча, поэтому, вместо того чтобы отправиться домой, мы поехали высоко в горы, где весна снова сменилась зимой, и отдаленные, отрезанные от цивилизации деревушки выглядели застывшими во времени.
Предыдущей ночью я до пяти утра, совершенно нетрадиционно для себя, был в ночном клубе с иллюзионистом Дэвидом Блейном. Я был уставшим и испытывал легкое похмелье, а дорога была долгой и извилистой, но, наконец, мы подъехали к нужному дому. Пока мы выбирались из машины, в дверях показались несколько человек, и среди них была изумительно красивая молодая женщина.
– Смотри-ка, вот и рыбка для тебя, – сказал мне Майкл. Мы так и не выросли из того, чтобы называть привлекательных женщин «рыбками». Было неясно, вырастем ли мы из этого когда-нибудь.
– Не-ет, это твоя рыба, – ответил я.
Мы перебрасывались такими фразами еще какое-то время, пока Майкл, наконец, не сказал:
– Она идеально тебе подходит. А в море полно рыбы для меня.
Ее звали Валери. Она была дочерью Тоденхофера.
Нога Майкла все еще была в гипсе и на такой высоте начинала опухать. Едва мы зашли в теплый дом, как я сразу же начал искать ему врача. Валери и ее мать Франсуаз объяснили мне, что в Зельдене, насчитывавшем всего четыреста человек, был только один врач. Ее звали Мария. Франсуаз позвонила этой женщине и сказала ей, что ее услуги очень нужны здесь. Как и любой очень занятый врач в маленькой деревушке, Мария сказала: «Привезите пациента ко мне, но ему придется подождать, пока я не разберусь с другими пациентами». Франсуаз объяснила ей, что этот человек не может просто сидеть и ждать в приемной. Она не назвала ей имени пациента, но подчеркнула, что он ни в коем разе не может приехать в клинику. Это заняло какое-то время, но Мария, наконец, согласилась приехать, не зная, что же это за таинственный пациент. Когда она прибыла, Майкл лежал на кушетке и больше смахивал на карикатуру на самого себя. Выражение лица Марии, когда она узнала его, было бесценным.
После того, как врач помог Майклу, мы отправились в подвал шале, чтобы послушать презентацию о сделке с Юргеном, звучавшей весьма многообещающе. После встречи Майкл и я отправились ко мне в комнату, чтобы привести себя в порядок перед ужином. В руки мне попались две бутылки белого вина. Я хотел еще раз обсудить то, что мы услышали на встрече, но Майкл сказал:
– Нахрен все, давай просто отдохнем.
Этим мы и занялись. Мы говорили о красивом доме, в котором находились, о потрясающей девушке, оставшейся внизу, и о том, как мы будем вместе покорять мир. У нас было хорошее настроение, и мы таки выпили целую бутылку вина. Или, возможно, мы были в таком хорошем настроении, потому что выпили целую бутылку.
Когда пришло время спускаться вниз к ужину, и я, и Майкл принарядились. Я надел черный костюм. Майкл был в светло-зеленой рубашке, черных брюках и черной спортивной куртке. И, разумеется, в темных очках, которые он в итоге все же снял.
Это был долгий, компанейский ужин, и Майкл был в ударе. Обычно он был очень застенчив, но в тот вечер он беседовал с людьми на разные темы. Мы говорили о медитации, футболе и музыке. Посреди ужина к нам заглянула семья местных музыкантов, чтобы развлечь нас традиционной народной музыкой своей деревушки. Они выглядели так, словно явились прямо из сказки, этакие персонажи братьев Гримм, вышедшие из своего пряничного домика.
И, разумеется, была красивая девушка, Валери. Она сидела напротив меня, у нее были чудесные светлые волосы, точеное лицо и изумительные серо-голубые глаза. Мы не очень-то много болтали за ужином, но время от времени смотрели друг другу в глаза и весь вечер молча флиртовали через стол.
Майкл понял, что между нами что-то возникло. В конце ужина, когда все поднялись со своих мест, вышло так, что мы с Валери оказались под веткой омелы. (Думаю, в Альпах омела есть круглый год.) Внезапно я услышал голос Майкла у себя за плечом.
– Фрэнк, ты просто обязан поцеловать ее! – сказал он. – Если ты не поцелуешь ее, случится какое-нибудь несчастье.
С этими словами он схватил нас обоих за головы и подтолкнул нас друг к другу. Похоже, Майкл чувствовал себя в этот вечер особенно уверенно. Я разрядил неловкую ситуацию, поцеловав Валери в щеку.
Было уже за полночь, поэтому Майкл и я извинились и вернулись наверх, где нас ждала вторая бутылка вина. Все остальные отправились на единственную дискотеку в деревне, клуб под названием Apres Club. Майкл и я пили вино и разговаривали до тех пор, пока бутылка не закончилась, и тут мы поняли, что нам очень хочется перекусить. Мы решили, что все уже спят, поэтому проскользнули вниз, чтобы совершить набег на кухню. Майкл при этом прихрамывал на здоровой ноге. А на кухне мы обнаружили Валери. Она сказала нам, что мы пропустили все «веселье». По дороге к клубу ее мать поскользнулась на льду, ударилась лбом, и ее забрали в больницу. Позднее Валери заглянула домой, чтобы проверить, вернулась ли мать, но та еще была в больнице с нашими охранниками. Мы позвонили в больницу, чтобы узнать о ее состоянии, и нам сказали, что у нее все в порядке, поэтому Валери, Майкл и я набрали себе всяких легких закусок, взяли еще вина и перетащили все это наверх.
Валери сидела рядом со мной на верхней ступеньке, а Майкл – в кресле в широком коридоре рядом с лестницей. Мы разговаривали и смеялись, и тут Майкл вдруг сказал:
– Да ладно тебе, Фрэнк, ты же знаешь, что хочешь поцеловать ее. Просто поцелуй ее.
Я покраснел. Майкл часто проделывал со мной подобное, и я к этому уже привык, но в этот раз все было иначе, поскольку я действительно очень хотел поцеловать Валери. Стараясь скрыть свое смущение, я бросил в Майкла подушкой, встал и объявил:
– Тебе уже хватит. Ты отправляешься в постель.
Я стал подталкивать его к его комнате, приговаривая:
– Ты слишком много выпил. Тебе надо проспаться.
Я шутил, конечно, но Майкл извинился, сказав:
– Да, думаю, вас надо оставить одних.
Он велел мне хорошо себя вести и предупредил Валери, чтобы она была осторожной. Я знал, что Майкл хочет, чтобы я был счастлив, но я также ощущал, что под всеми этими поддразниваниями прячется легкая ревность. Было здорово, что я мог побыть с девушкой – до тех пор, пока это не означало, что я стану менее доступен для Майкла. Я понимал это, но не особенно волновался. Я просто жил моментом и получал удовольствие.
Теперь мы с Валери остались вдвоем. Она вывела меня на улицу, на холодный чистый воздух. Рядом жил знаменитый альпинист, державший за домом парочку яков. Валери показала их мне, но они не впечатлили меня. Я решил, что они похожи на коров-переростков. И все же они напомнили мне о том, что Нью-Йорк с его повседневной суетой, вечно трезвонящими мобильниками и жесткими сроками был очень далеко, и там уж точно не было никаких яков. Валери и я закутались в одеяло, разместившись неподалеку от яков, и смотрели рассвет. Наконец, оставшись одни в этом живописном рассвете, мы поцеловались.
