Загрузка ...Глава седьмая. Джексономания.
Часть зрителей из шестнадцатитысячной толпы сорвалась с мест, люди толпились в проходах, давили друг друга, стремясь получить все, что можно, за уплаченные пять долларов и пядьдесят центов. Мы почувствовали недоброе. Майкл все еще поет. Замечаю его взгляд, мы встречаемся глазами. Сцена под нами заходила ходуном, начали дрожать опоры.
Я услышал, как свалился усилитель, как с грохотом упали тарелки Джонни. Стойки пяти микрофонов начали раскачиваться из стороны в сторону.
Мы все себе представляли совсем по-другому. Быстрый взгляд за кулисы: Джозеф, Сюзанн де Пасс и Билл Брей, наш новый секьюрити, отчаянно машут нам руками («ВАЛИТЕ СО СЦЕНЫ! ВАЛИТЕ СО СЦЕНЫ!»), выбегает пожарный инспектор («ВЫРУБАЙ! ВЫРУБАЙ!»).
Когда зажегся свет, наступило настоящее веселье – фанаты поняли, что концерт сейчас прервется, и истерика в зале достигла апогея. Я резво снял с плеча инструмент, бросил его, и все пятеро ринулись бежать. «БЕГОМ! ВПЕРЕД! ВПЕРЕД!»
Майкл и Марлон неслись впереди, они всегда бегали быстрее всех. Кто-то указывал нам путь, пока мы перескакивали через ступеньки, летели по коридорам, пытаясь пробраться сначала к рабочей площадке, а потом и к ee нижней части. Стало понятно, что фанаты уже прорвались к сцене, и за нами идет погоня.
«БЫСТРЕЕ! БЫСТРЕЕ! НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!»
Слышно, как рев толпы нарастает, подобно волне, сметающей все на своем пути, люди бегут по коридорам. Ограждений тогда еще не ставили, да и серьезной охраны вроде не требовалось. Так нам казалось…. Зря.
Добравшись до погрузочно-разгрузочных помещений, мы несемся вверх по рампе, которая пролагает нам путь к месту, где уже стоит лимузин, с заведенным мотором и открытыми дверями. Девушки нас окружают, но мы ускользаем, успев в последнюю минуту залететь в машину, захлопнуть за собой дверь и свалиться гурьбой на пол. Теперь мы в относительной безопасности, можем свободнее вздохнуть и устроиться поудобнее на кожаных сидениях автомобиля. Окна затемнены, мы дрожим, немного напуганы, но настроение приподнятое.
«Все живы?» – спрашивает Билл Брей, поворачиваясь к нам с переднего сидения. Дааа, мы в порядке. Лимузин медленно ползет дальше, поклонники бегут рядом, некоторые из них бросаются на капот, другие барабанят по окнам, умоляя нас не уезжать. Где-то по пути от сцены до выезда с арены та особая энергия, связь, которая существовала между группой и фанатами, исчезает. Майкл дает оценку произошедшему: «свели с ума». «Мы же свели их с ума, да?, – говорит он и, одновременно с этим, сетует на то, что песню ему окончить так и не удалось.
Наконец, когда нам удается выехать из окружающего машину плотного кольца фанатов, Майкл решает посмотреть в заднее окно. Ну что, ребята, все еще сомневаетесь в том, что популярны? «БИЛЛ! ОНИ БЕГУТ! ОНИ ВСЕ ЕЩЕ БЕГУТ ЗА НАМИ!» – кричит Майкл. Несколько девушек преследуют автомобиль, будто бы от этого зависит вся их жизнь. «Да ты посмотри на эту девчонку!» – говорит кто-то из нас, группа удаляется, исчезает из поля зрения. «Ты глянь, – хихикает Майкл. – Нет, ты только ПОСМОТРИ, как у нее сиськи трясутся!»
И мы поддакиваем ему по пути назад в отель, посмеиваясь и вдыхая воздух свободы.
Ничто не могло подготовить нас к тому, что будет называться «джексономанией». Да, мы имели представление о рекордных продажах, о позициях в чартах, знали и о газетных статьях, о тоннах писем, как и о том, что стали первой детской группой, которой удалось продать более миллиона записей. Но «пощупать», осознать все не получалось.
Дни в Мотаун были заполнены работой, все время мы проводили в студии, записываясь, и, по сути, «прячась» за закрытыми дверьми звукозаписывающей компании. Домой возвращались поздно, сонные и уставшие, а в телевизионных студиях срывали лишь редкие аплодисменты. Не чувствовали особых перемен. Да, в средней школе Bancroft, которую посещали трое из нас – Ла Тойя, я и Марлон – дети подходили, просили автографы, и все хотели с нами дружить. Джеки и Тито учились в старших классах школы Fairfax, Майкл все еще ходил в начальную школу Gardner. Внезапно нас начали называть «популярными ребятами» из Индианы, а повышенное внимание стало одной из темой для шуток в семье. Майкл дружил с сыном мистера Горди, Керри. Мотаун воплотил нашу мечту в реальность – на сцене. «Ребята, привыкайте! – сказал мистер Горди. – Я предупреждал, будет ад кромешный!»
Такого рода сумасшествие продолжалось и в Cow Palace в Сан-Франциско и на форуме Inglewood в Лос-Анжелесе, где произошли два значительных события: мы установили новый рекорд по количеству зрителей, когда-либо присутствовавших на мероприятии развлекательного характера (18,675 человек) и стали причиной «почти массовых беспорядков» среди фанатов, как будет указано в газетах. Хаос сопровождал нас повсюду. Кто-то из команды заметил: « Покупая ваши пластинки, (поклонники) считают, что, если они вас любят, если им принадлежит ваша музыка, то и вы сами принадлежите им, поэтому каждый раз, каждое ваше выступление вызывает соответствующий всплеск эмоций».
Начало новой жизни казалось необычным, потому что звездами мы себя не считали. Мы все еще были просто братьями из Индианы. Смотрели на девочек перед собой и не понимали: «Да что с вами такое? Вы чего так ревете? Что с вами творится?»
Мы же знакомились со своими идолами – со Смоки Робинсоном, с Джеки Уилсоном – и не теряли головы. Поймите меня правильно, освоились со временем, потому что то, что происходит постоянно, к такому привыкаешь. То, что сначала так шокировало, превратилось в реальность, в которой живешь и работаешь. Была ли это «слава», которой мы ранее не видели или все-таки обожествление кумиров? Успех и первые места – вот на что мы были нацелены. От стремительных перемен кружилась голова.
Среди зрителей на форуме присутствовали и Мама с Папой Сэмюэлем. На руках у Мамы дремала четырехлетняя Джанет, наверное, единственный человек за всю историю Jackson 5, кто может уверенно заявить, что проспал весь концерт.
Мама не верила своим глазам. «Я понимала только одно: мои детки бегут, спасаясь от преследования, конечно, я беспокоилась». Как-то к нам в Кентукки приехала Риби и долго наблюдала за фанатами. «Как же можно слушать музыку, если шум стоит такой?» – спросила она.
Даже Джозеф был озадачен. «В последний раз я видел, как люди теряют сознание и так вопят в баптистской церкви, пацаном еще», – пошутил он. Отец не оспаривал массовое признание и успех его сыновей.
От штата к штату сумасшествие нарастало, как, впрочем, и рекордные продажи пластинок. Благодаря четвертому синглу, «I’ll Be There», который возглавил чарты, мы стали первой группой с четырьмя треками под номером один. В первый же год продать десять миллионов синглов по всему миру? Не верилось тогда, не верится и сейчас.
К четвертому концерту в Boston Gardens в Бостоне студия предприняла дополнительные меры безопасности и обеспечила нам полицейскую охрану на концерте и сопровождение на дорогах. Организаторы обязаны были создать все условия для нормальной работы: полиция находилась по обе стороны сцены, а также перед нами. В перерывах между саунд-чеками мы разрабатывали «план побега », гоняясь друг за другом по коридорам, казалось, мы будто разучивали обычные элементы хореографии. Администраторы посоветовали мне никогда не бросать инструмент, и мы (я с Тито) следовали инструкциям, учились спасаться бегством, прижимая гитары к себе. Довели умение заскакивать в лимузин до искусства. Договорились между собой: «Каждый сам за себя. Друг друга не ждем, вперед, к машине». В конце концов мы научились преодолевать расстояние от сцены до лимузина (когда представление было окончено или если оно было прервано) за тридцать секунд.
Перед началом концерта мы с братьями переживаем особые минуты: собираемся вместе, рука в руке, клянемся выйти и «порвать всех». Концертная площадка погружается в темноту, на что толпа реагирует мгновенным ревом. Мы занимаем свои места у микрофонов, стоим, опустив головы, впитываем энергию многотысячного зала. Все чувствуем, но ничего не видим. Вступает Джонни с драм-битом «Stand!». Вслед за ним – Ронни на клавишных. Врубается освещение, и начинается волшебство.
Наблюдать за фанатами со сцены было чем-то невероятным. В худшем случае, если случалось находиться прямо перед ними, вариантов оставалось немного: бежать или оказаться сбитым с ног. Майкл, со своего места впереди, сравнивал такого рода ситуации с оптической иллюзией: «стены рушатся и всех закручивает, будто в воронку». Мы видели, как девушки дрались друг с другом за возможность вскарабкаться на сцену, чтобы оказаться как можно ближе к нам. Они рыдали. Они падали без сознания. Их выносили с концертов на носилках.
Одного Майкл не мог понять – зачем эти девочки снимали с себя лифчики и трусики и бросались ими в нас. «Фу! Почему они так себя ведут?» – говорил он. Вероятно, жесты подобного рода напоминали ему истории с Рози, стриптизершей из ночного клуба. В отличие от брата, мы ничего не имели против, а я даже потерял счет представлениям, на которых нижнее белье оказывалось на грифе моей гитары. Бывало, девушкам все же удавалось добраться до сцены, и их не всегда сдерживали полицейские. Поклонницы могли появиться внезапно, прямо посередине песни, хватали нас или бросались на шеи, и мы уже этому не удивлялись.
Иногда приходилось и уходить с площадок. В особенности припоминается мне Детройт и наш промоутер И. Родни Джонс, который был вынужден сам подойти к микрофону и объявить: «Jackson 5 продолжат выступление только, если вы сядете на свои места… Вернитесь на свои места, в ином случае, концерт будет прерван из соображений безопасности», – предупредил он. Но все было бесполезно – после трех тщетных попыток образумить зал, зажглись лампы осветительных приборов, и выбежал пожарный инспектор. «ПРЕКРАЩАЕМ! ПРЕКРАЩАЕМ!»
Мы даже шутили: в большинстве городов инспектора гарантированно появлялись на сцене «в роли статиста».
По иронии судьбы «план побега» приходилось претворять в жизнь каждый раз в конце очередного выступления, потому что фанаты сбегали с концертов раньше и толпились у выходов, окружая нашу машину. Представьте, что вы будто продираетесь сквозь гигантский розовый куст… В автомобиле же всегда было темно – люди обступали так плотно, что не видно было дневного света. Как только мы трогались с места, наступало облегчение. Однажды мы попытались успокоить фанатов, опустив стекло и протянув им листок с автографом, как десять рук тут же выхватили его и разорвали на мелкие кусочки. «Никогда так больше не делайте! Никогда! Вам же руки оторвут!» – воскликнул Билл Брей.
Казалось, он не понимал того, что опыта у нас уже было предостаточно: проходить через подобное приходилось не раз, в аэропортах, на концертах, люди тянули нас за руки, за волосы, царапали лица, шеи. Каждый выработал свою схему поведения: я преодолевал раcстояние прыжками, чтобы хватало времени ускользнуть, Майкл же опускался почти на колени, закрывал лицо и старался прошмыгнуть быстро, как маленький заведенный моторчик.
В отелях мы долго сравнивали раны, полученные в «боях» – царапины, ушибы, порезы, порванные майки превращались в своего рода памятные сувениры из разных городов и мест. Мы осознавали, что никто из фанатов не хотел причинить нам боль, но адреналин зашкаливал, и, чтобы успокоиться, принимались за обсуждение девушек.
Майкл: «Как она на меня налетела, а? Я же ее не видел, откуда она появилась?»
Тито: «Я подумал, черт, пора ему сматываться»
Майкл: «А что делала, видел? Поцелуй меня, поцелуй меня – будто приклеилась!»
Я: «Ага, потом повисла, чтобы нелегко было стащить»
Я кривлялся, изображая девушку, и мы умирали от смеха.
Администрация, чьей вечной заботой было наше благополучие, разработала выход из сложившейся ситуации: они решили использовать лимузин в роли «прикрытия». Пока поклонники преследовали пустую машину, мы пытались уместиться в Фольксвагене, в фургоне, который не был рассчитал на семерых мальчишек и на двоих мужчин, Джозефа и Билла Брея. Выбора у нас не было, как и времени – друг на друге, практически целуя крышу, мы теснились в автомобиле, но путь был открыт, а тогда это для нас имело большое значение.
Думаете, мы их перехитрили? Вместо того, чтобы создавать хаос возле концертных площадок, фанаты решили атаковать аэропорты. Началось все в Детройте в 1971-ом году. Приземлившись, (самолет заезжал на полосу), мы как раз собирали свои вещи, когда услышали крик Джеки: «ОНИ УЖЕ ЗДЕСЬ!» В те далекие дни аэропорт охранялся достаточно тщательно, но фанаты прорвались сквозь ограждения и неслись по направлению к самолету. Еле-еле дождавшись трапа, мы в последнюю минуту выскочили из открытой двери, влетели в лимузин и ускользнули от погони.
Кто-то из фанатов поджидал нас в машинах у аэропортов, некторые успевали пробраться в отель под видом гостей, прятались в кустах, следовали за нами на саунд-чеки, появлялись в магазинах и снова, и снова, везде создавая хаос и сумятицу. В случаях, когда на пути у них оказывались препятствия в виде полок или столов, они просто их сметали, пока мы в спешке уносили ноги.
Однажды с нами произошло приключение, которое я буду помнить всегда. В тот день мы загорелись желанием посетить футбольный матч, который проходил в Coliseum, в Лос-Анжелесе, людей собралось, тысяч пятьдесят, наверное. Нам удалось смешаться с толпой. Джеки был на седьмом небе от счастья, играли команды университетов: Grambling против Cal State Fullerton Classic. Казалось, вот оно, можно успокоиться и отдохнуть как следует… Пока диктор не решил приоткрыть завесу тайны: а) на стадионе присутствуют Jackson 5; б) … И сидят они вон там! Мы переглянулись, потом посмотрели на толпу, которая поднялась с мест и разом повернулась к нам… Следующие действия? О них можно было прочесть в Los Angeles Sentinel: «Участникам группы Jackson 5 пришлось, в буквальном смысле, спасаться бегством после того, как на весь стадион было объявлено, что они находятся среди зрителей».
Самой чумовой штукой в тот период для нас оказывался очередной звонок домой Маме, которая делилась с нами новостями о дежуривших у дома поклонниках.
– С тобой все в порядке? – спрашивали мы.
– О, да, – отвечала она. – Я только что пригласила их в дом и напоила.
– Зачем, Мама?
– Ну, не могла же я оставить их на улице, это невежливо.
Джанет рассказывала истории о девушках, которые засиживались, порой, часов до одиннадцати вечера у нас на кухне, потому что Мама не могла заставить себя попросить их уйти, ведь это «так грубо». В совершенно отличный век «славы и селебрити» нам было нелегко привыкнуть к новому статусу.
Тогда погоня за нами велась не папарацци с фотоаппаратами, а фанатами, которые следовали за нами повсюду. Мнение, что такой прессинг доводил Майкла до слез – ошибочно, каждый из нас переживал иногда нелегкие времена, но все мы обожали внимание и нуждались в нем постоянно: так мы убеждались в правильности выбранного нами пути, так мы понимали, что любимы. Майкл переживал из-за сорванных концертов, из-за неоконченных песен, но понимал, что такого рода сумасшествие является частью сделки и принимал правила игры. «Поклонники скупают пластинки, и они же приходят на концерты. Мы там, где мы есть сейчас – благодаря им, они являются причиной всему, а не Джозеф или Мотаун» – говорил он.
Майкл всегда безмерно уважал своих фанатов, они для него были почти второй семьей, как и для всех нас. В те времена артисты шли навстречу своим поклонникам, были открыты к общению, и у нас сложились особые и уникальные отношения с ними. Майкл относился к людям, обожавшим его, как к своим «друзьям на расстоянии», всегда искренне переживал за них и любил.
Конечно, иногда появлялся кто-то, кто вел себя достаточно необычно, так что такого рода происшествия случались и раньше, еще до времен «билли джин».
После представления и «побега» мы включали телевидение в отелях и с нетерпением ждали новостных репортажей. Так странно было смотреть на самих себя со стороны, как и на то безумие, которое нас окружало. Майкл же наблюдал только за «Майклом», изучая себя так, как он изучал Джеймса Брауна или Сэмми Дэвиса-младшего. В такие моменты он застывал, пристально разглядывая картинку, оценивал свое поведение, комментировал, осуждая себя за промахи, известные одному лишь ему. Он просто не осознавал, насколько был хорош.
Люди сходят с ума по Майклу, как по мегазвезде восьмидесятых, но и за десятилетие до того, в нем было все, что надо. Поверьте человеку, который был возле него всегда, в течение всех выступлений: еще мальчишкой он будоражил слушателя и доводил публику до неистовства. Над зрителями властвовали его харизма, подача и чистый вокал, что только подтверждалось поведением не двенадцатилетнего мальчика, а лидера группы. «Ну что, ребят, ГОТОВЫ?» – спрашивал он, обращаясь к нам, а когда дела шли хорошо, выкрикивал: «То, что надо!», позаимствовав фразочку у Марвина Гэя, и зрители бурно реагировали аплодисментами. «ТООООООО, ЧТО НААААДООО!» – восклицал он еще громче, и публика безумствовала.
Брату вторил Джеки, подстегивая слушателей, он вступал с горяченьким: «Хотите еще? ХОТИТЕ ЕЩЕ?»
Нелегко сейчас описать ту эйфорию от выступлений. Представьте себе Кларка Кента, превращающегося в Супермена, будто каждый город, встречающийся на твоем пути, верит в тебя. Думаю, схожие эмоции.
На различных интервью журналисты постоянно интересовались Майклом и его ярко выраженным, не по годам, талантом. В своем стремлении выудить из него побольше увлекательных и интересных подробностей, они соревновались друг с другом, стараясь задавать вопросы, потрясающие своей неоригинальностью: «Майкл, а как у тебя так выходит? Расскажи, как ты всему научился?»
Майкл обычно отгораживался, защищался, используя находящиеся под рукой журналы, перелистывал их. Приемчикам подобного рода его научили в Мотаун: переспрашивать, выигрывать время на обдумывание. «Как это у меня выходит?»
«Да… Всем же интересно».
Следовал великолепный ответ: «Ну, в основном, я просто выкладываюсь на сцене, не обдумываю, просто выступаю»
После представлений мы возвращались в отели, но засыпали с трудом. Возможности выпустить пар, пробежавшись, например, по ближайшему парку, у нас не было, потому что фанаты не только осаждали гостиницы и устраивали засады, они еще и умудрялись каким-то образом разыскивать Билла Брея, ведь «найдете Билла – найдете и Jackson 5». Он всегда сидел на своем стуле в коридоре либо в комнате напротив, смотрел телевизионные передачи. Билл занимался, по его собственным словам, тем, что «отлавливал девиц», но и за нами «следил», чтобы и мы инициативы не проявляли.
Однажды, думаю, в Чикаго, девушки появились как раз вовремя – наш блюститель порядка отошел в уборную. Мы (я, Марлон и Майкл) только что заказали еду в номер и услышали весьма настойчивый стук в дверь. Билл никогда не стучал. «Открывайте, болваны», – обычно говорил он.
Мы приникли к «глазку» и увидели трех девушек, которые пытались вести себя тихо, еле сдерживаясь от нахлынувших на них эмоций. Тишину нарушил Майкл. «Кто там?» – спросил брат. Отчаянные вопли девиц заставили нас прижаться к двери, ногами упираясь в пол, в стремлении предотвратить возможное вторжение. «МАЙКЛ! МАЙКЛ! Пожалуйста… Хоть на минуточку, ну впустите нас…»
Понимаю, что звучит странно, но, поверьте, когда видишь толпу девушек, сметающую все на своем пути, перестаешь задаваться вопросом, кто же на самом деле является слабым полом.
Вынужденное заточение (ведь фанаты преследовали нас повсюду) приводило к тому, что семеро мальчишек проводили достаточно времени в четырех стенах. Энергия требовала выхода, и мы развлекались, конечно, под присмотром Билла, бегая наперегонки по коридорам или устраивали бои подушками. Прыгали на матрасах как на батуте. Надо сказать, достаточно их перепортили.
В центре такого безумия в роли главного шутника выступал Майкл. Запасы особого порошка, от которого чесалось все тело, подушки, издающие неприличные звуки, воздушные шары, наполненные водой, «баллончики-вонючки» – у него было все. Развлекались мы, подкидывая «вонючки» в лифт, кидали на головы незнакомцам шары с водой, а пакеты со льдом поджидали наших гостей – Сюзанн де Пасс, Билла Брея, Джека Ричардсона и даже представителя Мотаун по связям с общественностью Боба Джонса. Сюзанн всегда подозревала нас в нехорошем, а Боб каждый раз попадался на удочку.
Тяжелее всего приходилось, вероятно, Джеки, которому тогда было двадцать, и семнадцатилетнему Тито. Они знали, что администраторы, а некоторые их них были почти их ровесниками, отдыхали в ночных клубах, они же были вынуждены сидеть под замком. Джеки смотрел спортивные передачи, а Тито занимался сборкой моделей самолетов и кораблей.
Думаю, что Биллу Брею становилось нас жаль, он видел, как мы напряженно работали, репетировали, сколько нагрузок переносили, часто без возможности нормально отдохнуть. Мы отыграли пятнадцать концертов в 1970-том году, в первом национальном туре в 1971-ом – сорок шесть, а ведь еще снимались в телевизионных шоу, давали интервью, появлялись на различных мероприятиях. Билл, бывший сыщик, которого нанял нам Мотаун, был фигурой почти отеческой. Коренастый и светлокожий, с бородой с проседью, немного туговатый на ухо (приходилось кричать), наш вечный спутник часто становился объектом розыгрышей. Однажды, пока он спал, Майкл связал шнурки его ботинок, сбежал с места преступления и заголосил вместе с остальными: «БИЛЛ! БИЛЛ! НА ПОМОЩЬ!»
Тот вскочил и тут же повалился на пол.
Мы прозвали его «дядькой из хибарки», уважали и относились к нему по-особому. Он же иногда великодушно прощал нам небольшие шалости. Например, в коридорах гостиниц всегда стояли автоматы с чипсами, колой или печеньем, и мы тайком пробирались мимо «пропускного пункта» по ночам. «Эй, дурень, я тебя вижу!» – слышен рев нашего стража. «Билл, – часто говорил я. – Ну я же только перекусить!»
«Так, а теперь – быстро в постель, пока Джозеф не вернулся», – отвечал он.
Майкл изучал музыку сердцем и разумом. С момента переезда в наше новое пристанище на Боумон Драйв он начал работать над композиционной составляющей процесса. Подобно ученому, штудирующему материалы по строению ДНК, Майкл исследовал структуру песен. Мы включали радиоприемник и внимательно вслушивались в партии различных инструментов, в ту палитру красок, которая передавалась с помощью звуков. «Музыку не только надо слышать, ее необходимо и видеть», – говорил он. Звучит рояль, переливается, представляй водопад. Английский рожок? Ведь это рассвет или закат солнца. Слышишь виолончель – думай о загадочных историях или о грусти. Поймешь песню – увидишь и то, что скрывается за ней.
Среди множества любимых классических произведений Майкл выделял «The Nutcracker Suite» Чайковского (сюита из балета «Щелкунчик» – прим. перевод.). Он наслаждался переходами от плавного (струнные) к резкому звуку, иногда быстрому, затем снова спадающему на «нет». Такая структура – A-B-A- (cложная трехчастная форма – прим. перевод.) постоянно подвергалась нашему строгому анализу. Находясь под влиянием разборов сочинений великих мастеров, он сумел блистательно объединить мелодии и великолепные тексты с битом, который придал его творениям уникальность, выраженную в стиле популярной музыки.
В следующий раз, при прослушивании, например, «Heartbreak Hotel» или «Dirty Diana», «приглядитесь» повнимательнее, и вы услышите то, что слышал он: инструментовку, раскрывающую все грани повествования.
Прислушайтесь к виолончели в этих произведениях (задает определенный тон), к первоначальной аккордовой последовательности в «Thriller» (тревога, беспокойство).
Закройте глаза и прочувствуйте всю гамму эмоций, переживайте эти минуты вместе с Майклом, ведь именно так он себе это представлял.
Так как мы с братом исполняли партии соло поочередно, спальня в гостиницах была у нас общая, одна на двоих. Теперь можно было позволить себе роскошь: отдых на отдельной кровати – какая разница по сравнению с недавним прошлым, когда мы еле-еле помещались на двухъярусной впятером. Иногда к нам присоединялся Марлон, но чаще всего он оставался в комнате с Тито. Совместные апартаменты делили между собой и Джонни с Ронни, Джеки же был на особом положении – жил один. Отдельное проживание не препятствовало нашему общению – мы все еще чувствовали себя одной командой. Возможно, Джозеф хотел контролировать Майкла (что последнему совсем не нравилось), потому что тот был главным шутником, а меня – потому что как раз начал просыпаться интерес к девушкам. Да уж, Мотаун назначил меня «Романтиком», таково было мое амплуа!
Майкл терпеть не мог, когда отец входил к нам через смежную дверь, что могло случиться в любой момент. Не имея возможности свободно пройтись по улице, он и взаперти чувствовал себя под постоянным надзором. Если мы смеялись после одиннадцати вечера, раздавался стук – Джозеф барабанил по стене.
«ЭЙ, ВЫ ДВОЕ! СПАТЬ, БЫСТРО!» Майкл закатывал глаза. «ЕСЛИ ПОТЕРЯЕТЕ ГОЛОС, НЕ СМОЖЕТЕ ВЫСТУПАТЬ, А ЕСЛИ НЕ СМОЖЕТЕ ВЫСТУПАТЬ…» Можно было не продолжать, мы все понимали. «Ястреб» никогда не промахивался.
Майкл был еще тем сорванцом. Если раздавался голос Джозефа за стенкой, он тут же бежал за стаканом, прикладывал его к стене и принимался за дело: подслушивал. Когда нас просили выйти за дверь на собраниях в Мотаун, он вел себя точно также, в особенности, если звучало его имя. Брат всюду совал свой нос, любопытный мальчишка, в этом смысле он напоминал мать отца, Бабушку Кристал. Он мечтал о чудесном приспособлении, которое позволило бы слышать разговоры на расстоянии. «Ты представляешь, как круто было бы?», – говорил он. – Тогда точно узнали бы, что за планы в голове у Джозефа!»
Гораздо позднее место отца заняли адвокаты и представители студий звукозаписи.
Майклу было интересно, что о нем говорят поклонники. Во многих городах мы выключали свет, приникали к окнам и наблюдали за машинами, на которых приезжали фанаты. Они выкрикивали наши имена, жали на клаксоны, мигали фарами автомобилей – временами суета под окнами напоминала нам кинотеатр под открытым небом. Мы сидели тихо, рассматривая людей – точно также мы смотрели из нашего окна на Джексон-стрит, 2300. Да, мы изменились, мечты осуществлялись, но «они и мы» так и остались прежними. На нас смотрели также, как и мы когда-то, а трава иногда казалась одинаково зеленой по обе стороны стены. Майклу особенно.
Точно можно было говорить об одном: вряд ли те самые ребята, с которыми мы себя сравнивали, просыпались по утрам и встречались взглядами с симпатичными горничными, хихикавшими у их кроватей…. Девушки улыбались и фотографировали нас, а Джозеф стоял рядом, хохотал и, видимо, совсем этому не препятствовал. Отец был ранней пташкой, мы же любили поваляться в постели подольше. Сквозь сон мы слышали, как он с кем-то разговаривает: «На мальчишек посмотреть хотите?»
Через пару секунд мы уже оказывались без одеял, в одних пижамах, с помятыми афро – он заходил через смежную дверь. Чудаковатый поступок для человека, настолько заботящегося об имидже, но вот так иногда происходило. Отцу нравилось заставать нас врасплох в самые неподходящие моменты.
Когда Майкл старался его перехитрить и запирал дверь, раздавался крик разъяренного Джозефа: «СЕЙЧАС ЖЕ ОТКРЫВАЙ, МАЛЬЧИШКА!»
Он стучал в дверь до тех пор, пока мы не сдавались. Если вместе с отцом появлялись горничные, мы злились, но виду не показывали, мы уважали своего отца. Так уж было заведено.
Обычно мы с Майклом проводили все свободное время вместе, и братские узы крепли с каждым днем. В детстве мы никогда не спорили и не ссорились. Да и с остальными редко возникали проблемы. Выяснять отношения с Майклом или Марлоном не было никакого смысла – они были слишком малы. Чаще всего стычки у меня случались с Тито (когда игры заходили слишком далеко), а заводилой был Джеки. Но командный дух всегда брал верх – друг на друга мы не злились. Майкл тянулся ко мне, а я за ним присматривал. На сцене брат всегда находился справа от меня. В отелях – на соседней кровати. Я беспокоился, если он вдруг исчезал из виду. По вечерам, по пути в разные города или же дома в Лос-Анжелесе, он читал перед сном, обычно «The Jungle Book» ((«Книга джунглей» – прим. перевод.) или «The Guinness Book of World Records» («Книгу рекордов Гинесса» – прим. перевод.). Однажды он сказал, что хочет стать артистом, который продаст наибольшее количество записей. «Я хочу попасть в эту книгу!»
Перед сном мы разговаривали обо всем, что приходило в голову и обсуждали письма поклонниц. В моем случае это были страницы, исписанные романтичными признаниями в любви, наполненные пикантными, страстными историями от девушек преимущественно лет шестнадцати. В случае Майкла – письма от десятилетних поклонниц, в которых они своим детским почерком выводили что-то вроде «ты такая лапочка».
Он громко смеялся над предложениями руки и сердца, которые я получал и постоянно дразнил меня. Брат думал, что я воображал себя «таким крутыыыыыыым». Мы даже разыгрывали сценку между песнями. «Дамы, Джермейн думает, что он такоооой крутооой со своей гииитаарой, – начинал Майкл, и зал взрывался. «Но, вы же понимаете, все изменится, – продолжал он, и истерия нарастала. «Потому что мы сейчас все тут поставим на уши! Вот увидите, мы такие же крутые, как и Джермейн!»
И проигрывалось вступление к «It’s Your Thing».
Предметом споров, пожалуй, единственным между нами, становилось зеркало в ванной комнате. На афро-прически уходило достаточно времени, мы гордились ими будто коронами, укладывали, взбивали волосы, потом приглаживали их. Учились спать в самолетах так, чтобы шевелюра оставалась нетронутой, склонив головы набок. Шеи ныли, но оно того стоило! Майкл проводил перед зеркалом почти столько же времени, сколько и я, и препирательства были неизбежны. Я настаивал на том, что волосы у меня длиннее и справляться с ними нелегко, брат же замечал, что его место на сцене центральное, и что именно его прическа находится в непосредственной близости от девушек, а ведь им так нравится тянуться к его замечательному афро. Мы тщательно следили за своей внешностью – все должно было выглядеть идеально!
На гастролях Майкл любил пользоваться преимуществами роскошной жизни, например, когда настроение было соответствующим, звонил в обслуживание номеров, представлялся чьим-то ребенком и просил доставить в какую-нибудь комнату огромный заказ еды. Но больше всего ему доставляло удовольствие подшучивать над нашими администраторами, представляясь одной из поклонниц. Попадало, в основном, Джеку Нэнсу, нашему менеджеру, и Джеку Ричардсону, водителю и, по совместительству, помощнику. Майкл поднимал трубку и щебетал девичьим голосом: «Я тебя сегодня видела…Ты мне так приглянулся», – шептал он, для верности описывая гардероб нашей «жертвы». «Конечно, я обожаю Майкла, но ты был сегодня великолепен….»
Я еле мог сдерживаться и часто сбегал в ванную, чтобы вдоволь нахохотаться. Майкл же продолжал с невозмутимым видом: «Как я выгляжу?» Робкий смех. «Ну, я высокая, стройная, симпатичная…. Так мне девочки говорят… Сколько мне лет? Почти шестнадцать». Он мог так мучить собеседника довольно долго, и его никогда не раскрывали. Мы просто позволяли им верить в то, что хотелось. На следующее утро мы следили за Джеком, одним или вторым, который озирался по сторонам с серьезным видом, а Майкл толкал меня локтем: «Вот старые раззврааааатники».
Если и встретился на нашем пути какой-либо город, которого «джексономания» обошла стороной, то это был Мобил, штат Алабама. Мы со своей стороны ждали этой поездки с нетерпением, потому что хотелось побывать на родине Мамы, но теплого приветствия так и не последовало.
Дело было не в фанатах, поклонники реагировали, как и всегда, бурно. Сдержанность чувствовалась на улицах – родители рассказывали нам о печально известных предрассудках, все еще царствовавших на Юге, о том, что черным общинам предстоит еще многое пережить, несмотря на бойкот автобусных линий в Монтгомери в пятидесятых, о борьбе за гражданские права и о насилии со стороны белых лидеров ку-клукс-клана. Мы видели фотографии людей в белых простынях, знали, что они сжигали кресты, но история оставалась для нас всего лишь историей. Пока в январе 1971 года не произошел один случай.
Разница почувствовалась уже при выезде из аэропорта. Водитель наш был суров и молчалив, чем разительно отличался от привычных болтунов, с которыми мы обычно путешествовали. Прибыв в отель, он отказался выйти и открыть нам дверь, а багаж так и остался лежать в автомобиле – никто из персонала гостиницы не подошел и не помог нам с вещами. Разница была очевидна, а избалованными детьми мы не были: происходило то, что происходило. Подойдя к багажнику, где все еще лежали наши вещи, мы увидели атрибуты знаменитой организации с символами «KKK», явно предназначенные для наших глаз. Мы замерли. Так бывает, когда смотришь триллер и узнаешь, что твой водитель и есть тот самый загадочный убийца. Похожее было ощущение. Мы стояли молча, опустив головы.
Такое же отношение чувствовалось и в самой гостинице. «Кажется, номеров для вас у нас нет», – жестко отрезал человек на ресепшене. Сюзанн де Пасс, или кто-то другой из команды, долго спорила с ним, заверяя, что комнаты были забронированы задолго до нашего приезда, что прибывший коллектив называется Jackson 5, и что, должно быть, произошла какая-то ошибка.
«Никакой ошибки. Комнат нет», – повторил он.
Так мы провели еще некоторое время, пока не выпросили свободные номера, с окнами, выходившими на какой-то переулок. Открывался шикарный вид на мусорные баки. Майкл, по обыкновению, задал вопрос первым, пока мы устраивались в нашем временном жилище. «Почему к нам так относятся, это из-за цвета кожи, да?» – спросил он. Брат находился в растерянности: он знал, что в числе наших фанатов были как темнокожие, так и белые поклонники. В первый раз мы почувствовали на своей шкуре, что значит быть нежеланным гостем, не говоря уже о степени популярности среди людей.
Произошедшее помогло нам осознать важность того, кем мы, как представители молодого поколения, являлись для наших черных фанатов: мы будто бы несли знамя победы, переданное нам предками, завоевывали уважение к себе ради всех тех, кто, подобно нам, мечтал и ставил перед собой цели.
В тот вечер мальчишкам из Jackson 5 очень хотелось надрать кое-кому задницу, поэтому выступление получилось памятным – восторженные крики и аплодисменты воспринимались иначе, ведь мы праздновали победу. Как сказал Сэмми Дэвис-младший в 1965-ом: «Привилегированное положение позволило мне получать тумаки там, куда обычный негр не добрался бы».
Воспоминания Майкла об Алабаме были омрачены еще и неудачным полетом. Никто из братьев не любил летать, и, будь у нас выбор, мы предпочли бы фургон самолету, но из-за плотного графика приходилось доверять небесам. Погода за бортом 727-ого была ужасной, а воздушные ямы заставляли нас трястись еще и от страха. Когда лайнер внезапно резко полетел вниз, и самолет стал раскачиваться из стороны в сторону, я взглянул на Майкла: он сидел с закрытыми глазами, вцепившись в подлокотники кресла, и по щекам его текли слезы. Наверное, в тот момент думалось о самом плохом, но изменить мы ничего не могли: в окнах было темно, а огни в салоне то загорались, то гасли снова. К счастью, буря миновала, а стюардесса оказалась достаточно милой – она села рядом с Майклом и объяснила, что ситуация была довольно заурядной, и ничего ужасного она не предвещала. Мы успокоились – пока не услышали голос пилота, уже приземлившись: «Самолетом нелегко было управлять, но мы ведь справились?»
В 1972 году нам на глаза попался репортаж о падении какого-то европейского авиалайнера с высоты двух тысяч футов в Эверглейдс, что напугало всех еще больше.
Спустя какое-то время мы, как обычно, собрались на ресепшене одного из отелей, уже не помню в каком городе и поняли, что потеряли Майкла. Он исчез внезапно, так, что мы даже не успели понять, что же случилось. После нескольких тщетных попыток обнаружить его в лобби, мы вспомнили о том, как когда-то брат прятался в нашем доме на Джексон-стрит. Поднявшись в номер, мы нашли его под кроватью. Весь в слезах, вылезать из своего убежища он отказывался. «Не полечу никуда, не полечу! Нееет!» Снаружи свирепствовала стихия, капли дождя барабанили по крыше гостиницы. Следующее, о чем мне вспоминается: Билл тащит на себе брыкающегося и плачущего Майкла и на руках заносит его в самолет. Брей, Сюзанн, Джек Ричардсон, все пытались поговорить с ним, но брат упирался до последнего. Истерики подобного рода повторялись не раз, и Майкл всегда звал Маму. Отец был рядом, но Майкл нуждался в любви и поддержке, чего Джозеф предоставить не мог. Вместо этого, все мы, часто с помощью стюардесс, силком заталкивали его в самолет. Ну и конфеты помогали нам в этом.
Успех J5 все нарастал и со временем стало понятно, что популярность группы уже выходит за пределы Штатов. Мы выступали по всей Америке, но такие страны как Австралия или Япония казались нам другими планетами. Джозеф же нацеливался на большее. «Вы завоюете весь мир», – уверенно заявлял он. Пятый сингл «Mama’s Pearl» не добрался до первых строчек хит-парадов, остановившись на втором месте. То же произошло и с «Never Can Say Goodbye», но претензий со стороны отца или мистера Горди не поступало.
Покоряя город за городом, мы не собирались останавливаться на достигнутом. Дни пролетали так быстро, что никто из нас не успевал следить за очередной победой. Мы понимали, что популярность зависела от вложений и постоянной работы, поэтому выпустили второй и третий альбом, добавили в график тура еще несколько городов и появились на страницах «Teen», «Soul», «Time», «Life», «Ebony», «Rolling Stone». Последний назвал нас «ВЕЛИЧАЙШИМ ПРОРЫВОМ СО ВРЕМЕН THE STONES». А еще мы каким-то удивительным образом умудрялись учиться. В Японии нас объявили «самым перспективным вокальным коллективом», что последовало за признанием в Америке – в числе наиболее успешных артистов, выпускающих синглы (от Billboard) и за наградой Image от NAACP, объявившей нас лучшей певческой группой 1970-го года. Мотаун нанял Фреда Райса, имеющего опыт работы с The Beatles и с The Monkees для франчайзинга по всему миру – выпускались куклы, одежда и…. лак для волос. Он даже начал вести переговоры в Нью-Йорке с художниками-мультипликаторами Rankin & Bass, создателями «The King Kong Show» на ABC, по поводу использования наших образов в мультфильмах. «Ваши лица будут повсюду», – сказал он. «Вы – „черные битлы”».
Мне с Майклом такое сравнение пришлось не по душе. По какой причине все «белое», что завоевывает колоссальный успех, должно обязательно сравниваться с «черным»? Мы были черными Jackson 5, а не «черными битлами». Пресса использовала те же эпитеты, на что мы отвечали милыми улыбками, но про себя думали о том, что две песни – «I’ll Be There» и «ABC» вообще-то сместили британцев с их первых мест, чем мы ужасно гордились. Дух соперничества в нас был очень силен, потому что мы считали себя победителями. Только вперед. Успехи остальных подстегивали нас – мы стремились покорять новые вершины.
Существовало единственное место на земле, о котором можно было с точностью сказать: там нас ждут. В город Гэри, «домой», мы вернулись первый раз за четырнадцать месяцев. В старшей школе Westside было запланировано два концерта. Шел 1971 год и около шести тысяч человек собиралось каждый вечер, чтобы поглазеть на нас, а камеры снимали то, что потом станет основой для специального выпуска по телевидению под названием «Goin’ Back To Indiana».
Казалось, даже вертолет, за которым следовал баннер со словами «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, JACKSON 5», присоединился ко всеобщему ликованию. Шел снег, и мы приземлились на школьной площадке, после чего проследовали к лимузину. Люди не набрасывались на нас, а провожали восторженными взглядами. Они считали нас «своими».
Завернув за угол, мы увидели родительский дом и сразу же почувствовали разницу – новое название улицы: «Бульвар Jackson 5». Прямо перед домом баннер гласил: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, JACKSON 5. МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ».
Улицы были переполнены народом, а ребятишки выкрикивали приветствия:
– Эй, ты меня помнишь? Мы же вместе ходили в начальную школу!
– А с тобой я виделся…
– Майкл! Я слышал, как ты поешь «Climb Ev’ry Mountain»!
Среди множества лиц мы долго высматривали одно и нашли его – Бернард Брутто, наш старый приятель. Мы принялись щипать его за пухлые щечки, в ответ на это он рассмеялся: «Значит, вы сейчас деньги рубите, ребята? Поздравляю, заслужили!»
– Да мы все те же, мы не поменялись!
Так оно и было.
В отличие от Бернарда большинство смотрело на нас другими глазами, и это чувствовалось. Внешне мы выглядели совсем по-другому. Новый гардероб сверкал так, что теперь нас видно было за версту и без «вазелиновых лиц». Внутри же мы оставались теми же мальчишками, считали, что нам повезло, но и успехами гордились. Вернуться в Индиану после Калифорнии было нелегко, жизнь продолжалась, мы уже многое испытали, пережили, и пребывание в Гэри показалось нам чем-то, что нужно оставить позади. Схоже с тем, когда надеваешь туфли, которые тебе уже жмут, но и выбросить их жаль.
Наш старый дом теперь казался слишком маленьким. Снаружи он выглядел так, как и прежде, даже те самые кирпичи все еще лежали на заднем дворе. Войдя внутрь, мы ахнули: «Да как же мы все здесь помещались! Как же можно было тут жить!» Старых кроватей на месте уже не оказалось.
Мы с Майклом стояли у окна и смотрели на людей, собравшихся на улице. «Они же все здесь из-за нас, не могу поверить!» – сказал он. В следующей фразе уже звучала нотка грусти: «Скольких друзей мы оставили позади…»
«Многих, – сказал я. – Но приобрели поклонников по всему миру! Теперь у нас появились друзья повсюду». Вера в лучшее помогала смотреть на реальность другими глазами.
Мама и Джозеф наслаждались вниманием и заслуженными почестями. Они стояли в окружении своих знакомых – подъехали бывшие коллеги отца, друзья Мамы из Sears. Казалось, все искренне были рады за нас. На официальном мероприятии в школе мэр преподнес нам «ключ от города» и сказал, что теперь Гэри известен по всему миру (вероятно, именно по этой причине впоследствии был переименован The Palace Theater в The Jackson 5 Theater). Мы с честью приняли подарок и, несмотря на то, что, казалось, у нас имелись уже всевозможные «ключи» на свете, в этом конкретном случае символическое признание наших достижений особенно грело душу – мы его завоевали.
Родительский дом на Джексон-стрит все еще находится на том же месте, что и в те далекие времена. Если посмотреть на него со стороны улицы, в нем ничего не поменялось. Он до сих является собственностью моих родителей. Не думаю, что они когда-нибудь решат продать его, ведь он символизирует наши корни, как и начало нашего пути. В 1989 году семья собралась вместе для записи трека «2300 Jackson Street». Cтроки из первого куплета песни, которая повествует о доме и семье, говорят о многом, но Майклу, как и мне, особенно нравилась одна строчка: «Друзья мои, я не забуду ваших имен, я все еще тот же…»
Источник — перепечатано из книги
