Загрузка ...Глава 11. Новая должность
Поначалу наши профессиональные взаимоотношения переживали болезнь роста. Развитие и формирование моего характера было своего рода практическим проектом для него, и с изменением моего статуса, он продолжил прилагать усилия в данной области. Когда речь шла о работе, Майкл требовал соблюдения жестких правил. Для начала он посоветовал мне четко разделять и не смешивать нашу дружбу и деловые отношения. Он не желал, чтобы остальной персонал видел наше неформальное времяпрепровождение, как уже это было однажды, правда, тогда я еще не работал на него. Майкл даже попросил, чтобы я обращался к нему «мистер Джексон», когда устраивал ему деловые встречи. Мне эта просьба показалась вполне целесообразной, и я понимал его мотивацию, но все же чувствовал себя при этом очень странно, ведь я так привык называть его Эпплхэд или любым другим именем, которое только пришло на ум в данный момент. У меня было столько прозвищ для него, но теперь пришлось прокладывать искусственную дистанцию между нами. И насколько Майкл отождествлял себя с Питером Пеном, настолько же его длительное влияние на мое интеллектуальное, духовное, а теперь и профессиональное развитие демонстрировало, что от меня он всегда ожидал, в конечном счете, взросления. Особенно теперь, когда ему была нужна моя помощь.
Существовали понятия, относительно которых Майкл бывал суров со мной. Их тематика с годами радикально не менялась: он всегда был строг, когда речь заходила об определенных вещах – о самообразовании, об уважении к родителям, о неупотреблении наркотиков и так далее. Но теперь диапазон подобных понятий расширился.
Той осенью вся моя семья встретилась с Майклом и со мной в парижском Диснейленде. Это было одно из его любимых мест для отвлечения от повседневности. К тому моменту я уже около года работал на него. В предыдущее наше посещение мы вместе с Майклом и Эдди совершили одно из самых чудесных полуночных похождений. Мы выскользнули из отеля и отправились в парк после его закрытия, что было для нас нередкой практикой на протяжении многих лет. Само собой, мы знали, что даже если попадемся, у Майкла есть некое подобие дипломатической неприкосновенности. Нам нравилось чувство возбуждение и мандраж, которые возникали от осознания, что мы делаем то, чего делать не следовало бы.
Все аттракционы, естественно, были закрыты, но по ночам многие из них проходили профилактические ремонтные работы. Мы увидели, что «Пираты Карибского моря» начали двигаться, проскользнули мимо технических работников и впрыгнули в одну из шлюпок, которые, выстроившись в ряд, поплыли через переполненную аниматронными пиратами лагуну. Мы перепрыгивали со шлюпки на шлюпку, а затем вылезли на панорамную площадку, чтобы стащить на память какое-нибудь бутафорское сокровище.
В этот момент шлюпки начали уплывать прочь, и нужно было торопиться. Мы с Эдди успели вскочить в самую последнюю. Майкл был позади нас, он прыгнул вперед…. и не долетел. Несколько секунд он держался за борт шлюпки, а ноги болтались в лагуне; затем его пальцы соскользнули, и он оказался по пояс в воде. Когда он вылез оттуда, его пижамные штаны были насквозь мокрые. В руках Майкл держал шляпу, которая также свалилась в лагуну. Он медленно перевернул ее, и не меньше галлона воды вылилось на пол. Никогда в жизни я не видел ничего смешнее.
С той вылазки прошел всего год, но во время нынешнего приезда в парижский Диснейленд я уже работал на Майкла. Впервые за все наши поездки мне был выделен отдельный номер в отеле. Теперь наше с Майклом раздельное проживание имело смысл: это было правильно и в профессиональном плане и в личном – я стал старше, и мне требовалась независимость и личное пространство. Но это было не единственное изменение, которое пришло вместе с новой должностью.
В первый же вечер моя семья пришла к Майклу в номер. Я позвонил ему и спросил, могу ли зайти.
– Нет, не сейчас, – ответил он. – Ты еще на работе.
– Но ведь все уже здесь! – протестовал я.
Майкл никогда прежде не запрещал мне прийти, и я был озадачен. Работа ведь могла подождать. Мне казалось очевидным, что мое место там, с ним и моей семьей, и я не мог взять в толк, отчего он не хочет, чтобы я присоединился.
– Что бы ты подумал, если бы мой сотрудник охраны впорхнул сюда и начал развлекаться? – произнес Майкл. – Верь мне. У меня есть причины для таких действий. Это ради твоего же блага.
Потребовалось некоторое время, чтобы я смог взглянуть на ситуацию с его точки зрения, но в конце концов до меня дошло. Это был его способ продемонстрировать мне, что пришло время вырасти и взять на себя ответственность. Работа включала в себя дисциплину. И эту дисциплину никто не отменял только потому, что где-то происходило веселье. Это правило люди обычно усваивают на своей первой работе, и Майкл хотел, чтобы я осознал нормальные понятия, принятые в профессиональном мире. Он взял на себя ответственность за то, чтобы помочь мне перейти во взрослую жизнь. И сейчас я ценю это намного больше, чем тогда.
Я был не единственным, кому пришлось привыкать к моему новому положению. Уэйн Нейджин, личный телохранитель Майкла, который раньше встречал меня в аэропортах и присматривал за мной на протяжении всего моего детства, в тот момент занимал должность бизнес-менеджера. Я любил Уэйна. Он был для меня практически членом семьи. Но теперь, когда в мои обязанности входило говорить от имени Майкла и озвучивать его пожелания, несколько раз мне пришлось призвать Уэйна к должному выполнению его работы. Майкл хотел знать, заключил ли его менеджер по финансам, Мун Хо Ли, сделку, и если нет, то почему подписание контракта так затянулось. Быть может, это и не была такая уж крупная сделка, но если у Майкл в 3 часа ночи возник вопрос к Уэйну, значит он действительно хотел получить ответ немедленно. И вот теперь тот же самый, но подросший паренек донимает Уэйна в любое время суток. Я был вежлив, само собой, но и Уэйн вовсе не трепетал передо мной. На деле он даже позвонил Майклу и сказал, что не желает получать его приказы от меня. Он хотел, чтобы Майкл связывался с ним лично. Но Майкл не пошел на это.
– У меня не всегда есть достаточно времени, чтобы говорить с тобой напрямую, – отрезал он. – Говорить с Фрэнком то же самое, что говорить со мной.
Майкл отстоял меня и мою позицию, но в течение некоторого времени между мной и Уэйном, который мне действительно нравился и которого я уважал, все-таки оставалось напряжение.
Хотя никакие должностные инструкции для меня прописаны не были, Майклу нравилось, как я представляю его интересы. Благодаря тому, что он участвовал в моем воспитании, мое взаимодействие с людьми отражало ту обходительность, которую он всегда демонстрировал по отношению к своим сотрудникам и партнерам. В то же время он видел, что я всегда упорствовал и не отступал до тех пор, пока его просьба не оказывалась удовлетворена. Кроме того, я доказывал мою благоразумность, осмотрительность и верность на протяжении многих лет, потому он знал, что это просто заложено во мне.
Я был молод для занимаемой должности и слишком многие знали об этом. Поклонникам и СМИ я был известен как Фрэнк Кассио, паренек с которым дружит Майкл. Но теперь, когда я работал на него, мне больше не хотелось, чтобы меня воспринимали подобным образом. Вдобавок я жаждал еще ярче обозначить линию, которую уже провел между своей жизнью с Майклом и жизнью, посвященной друзьям и семье. Однажды вечером, когда мы с Майклом смотрели телевизор в Неверленде, мне пришла в голову мысль, как очертить и отделить мою новую роль. С самого моего детства мы с Майклом представлялись разным людям, используя выдуманные имена, частично потому что ему легче было оставаться инкогнито, частично потому что это было просто весело. И я ему сказал: «Как думаешь, может мне стоит сменить имя, чтобы разграничить семью и работу?»
Майкл повернулся, взглянул на меня, медленно покачал головой и ответил: «Делай, как знаешь. Но вообще это хорошая идея». Сразу же после его слов по телевизору пустили рекламу цыплят Тайсона.
Я произнес: «Фрэнк Тайсон. Превосходно». И с того самого момента я представлялся как Фрэнк Тайсон или просто Тайсон. Это стало моим рабочим псевдонимом. Я вступил в новый мир. Не было больше мальчишки из Джерси, семье которого посчастливилось подружиться со звездой мирового масштаба. Теперь я стал взрослым, несущим полную ответственность. Я работал на Майкла Джексона. Я был личным помощником, и моя задача заключалась в том, чтобы день за днем помогать ему справляться с деловой рутиной его жизни. Никто больше не называл меня Фрэнком Кассио. Моим именем, выщипанным из рекламы цыплят (уж простите за каламбур), стало Фрэнк Тайсон.
С обретением новой личности, представление интересов Майкла стало моей ведущей обязанностью. Некоторые удивлялись, увидев меня впервые. Одной из моих первых задач стала работа над сделкой с компанией Mersedes по созданию специальной линии автомобилей Michael Jackson серии SLR. Я вел все переговоры с Фердинандом Фронингом, главой отдела по связям с представителями индустрии развлечений, и в телефонных беседах был очень и очень настойчив. Затем я встретился с Фердинандом лично в нью-йоркском отеле «Four Seasons». Он поднялся в номер, и мы приступили к обсуждениям. Внезапно Фердинанд перебил меня на полуслове:
– Погоди-ка! – воскликнул он. – Одну секунду. Так это ты Фрэнк Тайсон?
– Да, – ответил я.
– Значит, ты и есть тот тип, который так донимал меня по телефону?
Мы все рассмеялись, а Майкл сказал ему, что моя внешность обманчива.
В то же самое время тот уровень полномочий и власти, которым меня наделила новая позиция, стал полностью очевиден тем, кто жаждал заполучить Майкла в качестве делового партнера. После очередной встречи в отеле «Four Seasons» один бизнесмен, сгоравший от желания заключить сделку с Майклом, всучил мне кейс, полный денег. Он сказал:
– Это вам. А нам действительно необходимо, чтобы Майкл стал частью этой компании.
– Послушайте, – возразил я. – Мне не нужны ваши деньги. Если сделка состоится, значит, так тому и быть, но я не собираюсь влезать во все это.
Позже я рассказал Майклу, что произошло.
– Мы не можем иметь никаких дел с этими людьми, – без колебаний произнес я. – Они просто взяли и предложили мне наличные. Я, само собой, отказался.
– Спасибо, – ответил Майкл. – Если бы на твоем месте оказался кто-то другой, он бы взял их. Понимаешь теперь, с чем мне приходится сталкиваться? И такое происходит постоянно. Все берут откаты. Я очень ценю твою искренность.
Он рассказал, что это случается все время, и назвал имена нескольких ближайших сотрудников, которые годами практиковали подобное. Я был шокирован, что это продолжает происходить. Это ведь было преступлением.
Несмотря на прозрачность и профессионализм наших деловых отношений, между нами по-прежнему царила наполненная юмором гармония. Я быстро уловил грань, когда следовало быть серьезным, а когда – допустимо немного повеселиться. У меня всегда было особое пристрастие к проделыванию беспорядочных шуток или розыгрышей, чего бы они ни стоили. Мы прошли стадию, когда я каждый раз приветствовал Майкла странным рукопожатием, на самом деле это даже и рукопожатием нельзя было назвать, трудно объяснить. Оно включало движение локтями. Затем Майкл взял манеру становиться за спину человека, с которым я говорил, и изображать, будто отвешивает ему хорошего пинка. В Диснейленде мы проделывали то же самое с Микки Маусом.
Конечно, мы с Майклом все еще любили разыгрывать незнакомцев. Однажды мы бродили по антикварным магазинам Нью-Йорка. Я нацепил костюм и галстук. На ломаном английском с ужасным иностранным акцентом я поведал продавцу: «Я должен уходить – из-за моя религия – мне нужно сбросить цыпленок с крыша. Это принесет удача. Надо кидать ровно в 7.30, а то удача не будет».
Как и всегда Майкл был рядом. Он присоединился, поддакивая: «О да, он очень духовный человек. В их культуре это очень важный ритуал. Я обязан поддержать его в соблюдении традиций и помочь ему выкинуть цыпленка с крыши». Люди полностью верили во всю ерунду, и нам нравилось разделять это ощущение, тайное понимание того, что в курсе шутки только мы вдвоем.
Нередко поклонникам позволяли подняться в отельный номер Майкла. Для девушек у нас существовало кодовое название «рыбы» – потому что в море бывало много рыбки – а особо агрессивные особы удостаивались звания «барракуды». Мы шуточно боролись за них, споря, какая девушка достанется ему, а какая – мне. И я подтрунивал: «Давай смотреть правде в глаза, ты ведь только приманка». Вот почему в благодарностях к альбому «Invincible», обращаясь ко мне, Майкл написал: «Кончай рыбачить». За эти годы Майкл сблизился с некоторыми поклонниками и порой у него появлялись случайные подруги, но он был женатым мужчиной, поэтому ничего предосудительного не происходило.
Мы всегда старались смутить друг друга в присутствии женщин. Я был застенчив – и во многом таким и остаюсь – зная это, Майкл со словами «Знаете, а Фрэнк считает, что вы бесподобны. Он хочет поцеловать вас» специально привлекал ко мне всеобщее внимание. Или стоя в лифте позади симпатичной горничной, я вдруг чувствовал, как Майкл едва ощутимо подталкивает мою руку в направлении пятой точки девушки. Я выдергивал руку, пока та ничего не заметила. Подобный скрытый от посторонних глаз взаимообмен, который держал девушек на определенной дистанции, был ребячеством.
Это были глупые, бессмысленные забавы и всякая смешная ерунда. Майкл просто хотел быть как десятилетний мальчишка, когда не учил меня соблюдению границ в моем новом положении. Он хотел быть самим собой. И мне во всем этом отводилась роль своего рода звукового экрана, находящегося подле него, помощника, советчика и, последнее по порядку, но не по значимости, друга.
В августе 1999 в Нью-Йорке Майкл приступил к работе над своим новым альбомом, который впоследствии станет известен как «Invincible». Он снял дом в Верхнем Истсайде на 74-й улице. Так же как Майкл поступил в свое время с особняком в Калвер Сити, свой новый дом он тоже трансформировал в мини-Неверленд. Майкл хотел создать атмосферу, где чувствовал бы себя комфортно, а наибольший комфорт он испытал, будучи ребенком. Поэтому на пятом этаже он обустроил игровую комнату, в которой разместил видеоигры, бильярдный стол, кинопроектор, аппарат для производства поп-корна и прилавок, переполненный сладостями. Майкл попросил заказать несколько манекенов, которые я присмотрел в салоне-магазине. Их доставили, собрали и облачили в спортивную одежду. Мы расставили их по первому этажу. Компанию им составил выполненный в натуральную величину Бэтмэн от компании Sharper Image, который красовался в центре комнаты.
Манекены – это, конечно, странная компания, особенно на первый взгляд, но Майкл разговаривал и шутил с ними, будто он могли понять его. Примерно так же люди разговаривают со своими собаками. Я поддразнивал его, говоря: «Знаешь, ей есть, что тебе сказать. Она хочет, чтобы я передал – у тебя изо рта воняет и душ принять тоже не помешает». Сама идея иметь дома манекены может звучать необычно. Согласен, это не рядовое явление и не у всех в гостиной можно их увидеть. Но, должен сказать, когда их установили, получившийся эффект оказался с претензией на художественность, и вообще выглядело все довольно круто.
Однако обстановка этого дома вовсе не ограничивалась только игрушками. Другой этаж был заполнен изысканными предметами искусства и фарфором. Майклу нравились работы Уильяма Бугро, французского мастера реализма девятнадцатого столетия, и его арт-дилер принял участие в торгах, где на аукцион были выставленные несколько полотен, принадлежащих Сильвестеру Сталлоне. Он купил две картины: одну – за 6 миллионов, другую – за 13. На первой был изображен ангел и нимфа с младенцем посередине. На второй – прекрасная женщина в окружении ангелов. Эта картина была не меньше трех метров в высоту.
Дети Майкла с их няней Грейс везде следовали за нами. (Пиа, вторая няня, проработала только первый год или около того. Когда Грейс требовался отпуск, Майкл в основном пользовался услугами персонала Неверленда). Если он путешествовал, детей всегда брал с собой, и все его время было поделено между деловыми встречами и разъездами с детьми по экскурсиям. По ночам, в зависимости от расписания Майкла, они спали в его комнате или же с няней, если на утро ему необходимо было слишком рано вставать.
Когда речь шла о его детях, Майкл был намного строже, чем кто-либо мог ожидать, учитывая его собственную экстравагантность. Да, был Неверленд. Он был полон игр и игрушек, которые он любил. Там повсюду стояли прилавки со сладостями, где бы ты ни находился. Там была железная дорога с двумя электронными поездами. (Принс обожал эти поезда). Тем не менее, Майкл хотел быть уверенным, что его дети не избалованы. Парком аттракционов в Неверленде они имели право пользоваться только 2 или 3 раза в неделю, и знали, что следует себя вести хорошо, чтобы прокатиться. Дома ли, в поездках ли, телевизор смотреть им было запрещено. Майкл проводил с ними все время, читая книжки. Он любил книги с диснеевскими героями, такими как Микки Маус и Белоснежка, но также покупал и детские энциклопедии. Он хотел, чтобы его дети были хорошо образованы. В каждой ситуации Майкл видел возможность научить их чему-то. Если что-то ломалось, он объяснял, как оно работает. Если шел дождь, он рассказывал о круговороте воды в природе. Он любил читать им небольшие лекции.
Естественно у детей была масса игрушек, но от Принса и Пэрис требовалось обращаться с ними бережно. Предметы роскоши там были везде под рукой, но дети должны были вести себя хорошо, чтобы заслужить их. Их учили уметь ценить и быть благодарными.
Майкл хотел, чтобы они понимали важность усердной работы.
– Если бы не мой отец, – часто повторял он. – Меня бы сейчас здесь не было. Он всегда поднимал нас в пять утра, и мы приступали к репетициям. И по возвращению из школы первым делом продолжали репетировать. Он подталкивал членов нашей семьи к тому, чтобы они стали настолько успешными, насколько это было в их силах.
Он не хотел, чтобы дети пошли по его стопам в мир шоу-бизнеса в таком же быстром и трудном темпе, но он часто давал Принсу повседневные задания, например, предлагая пройтись вокруг с видеокамерой и заснять окружающий мир. Когда Майкл к вечеру возвращался домой, он спрашивал: «Ты поработал, Принс? Ты снял для меня фильм?» И насколько Майкл потакал собственной тяге к играм, настолько же он был вдумчив, внимателен и чуток в деле развития каждого аспекта опыта своих детей.
И как бы он ни хотел постоянно находиться рядом с ними, были ситуации, когда это было просто физически невозможно. Грейс, постоянная няня Принса и Пэриса, живущая в доме Майкла, великолепно выполняла свою работу и заботилась и них. Когда родился Принс, она занимала должность ассистента в организации семьи Джексон, и именно Кэтрин, мама Майкла, порекомендовала ее в качестве няни.
– Грейс так замечательно ладит с детьми – она чудесный человек.
И это оказалось правдой. Грейс была (и остается) надежной, славной и любящей. Это те самые человеческие качества, который искал Майкл. Грейс без усилий вошла в роль. Она воспитывала детей, любила их как мать родная и делала для них все возможное. Большую часть времени Майкл и Грейс были очень близки. Для него не было ничего важнее, чем его дети, а они были полностью в ее руках.
Но ему было тяжело – как и многим родителям – видеть ту материнскую близость, с которой няня относилась к детям. Он не хотел, чтобы они росли и думали о Грейс как о матери.
– Она работает для вас, – иногда напоминал он им, когда Грейс не было поблизости. Дети были слишком малы, чтобы понять, да он и не ждал от них этого, это просто был его способ снять чувство дискомфорта от сложившейся ситуации. Как только Майкл интуитивно ощущал, что отношения становятся слишком близкими, казалось, он обозначал дистанцию между детьми и Грейс. Непредсказуемая паранойя, которая все больше и больше омрачала многие из его межличностных отношений, снова дала о себе знать, и даже Грейс не стала исключением.
В какой-то момент, когда мы жили на 74-й улице, Майкл даже решил, что не хочет, чтобы няня присматривала за его детьми. Он явно был слишком занят, чтобы самостоятельно заботиться о детях круглые сутки. Среди прочего ему нужно было заканчивать работу над «Invincible». Ведь без должного уровня доходов от продаж нового альбома, он мог оказаться близок к потере своей доли в каталоге Sony/ATV. Но он страстно желал быть со своими детьми. Разве это не было самой важно вещью в мире? Он разрывался, и в конце концов желание быть единственным родителем взяло верх. Итак, Майкл решил попытаться успеть все: заботиться о детях, работая над альбомом. Он отослал Грейс, и в доме остались только мы.
В придачу к моим другим обязанностям, теперь я еще и помогал Майклу с детьми. Днем и ночью. Это может показаться радикальной сменой деятельности – и так оно и было на самом деле – но я никогда не страдал избалованностью. Я имею в виду, что, безусловно, не рвался стать няней, но если Майклу нужна была моя помощь, как я мог отказать? За несколько месяцев до всего произошедшего, когда ему пришлось уехать из города, я сидел с Принсом в Неверленде два вечера подряд. Я читал ему книжки – перед сном он захотел послушать «Goodnight Moon». И каждый раз, когда история подходила к концу, он продолжал повторять: «Еще разок». В конце концов я сказал: «Все, пора говорить «спокойной ночи, Принс»». Начиная с пяти лет, я всю свою жизнь был окружен детьми и знал, что такое пеленки. Семейные узы, которые связывали меня с Майклом, распространились и на его детей. Я привык быть в роли старшего брата, и с момента рождения Принса, а затем Пэрис, считал их своими младшими братом и сестренкой.
На этот раз, в Нью-Йорке, на мне в основном лежала ответственность за Пэрис, которой тогда было два года, а Майкл забирал с собой Принса, которому было три. В течение дня, если он не был на студии, мы ходили с детьми в магазины игрушек и книжные. Мы с Майклом надевали черные очки и шляпы, а детям прикрывали лица – когда палантинами, когда масками. Еще до приезда в Нью-Йорк, дети привыкли к тому, что, выходя на улицу, их головы и лица всегда покрывали чем-нибудь. Шарфы и накидки стали неотъемлемой частью их жизни.
– А можно мы снимем маски хотя бы в машине? – упрашивали они, точно так же как другие дети обычно умоляют позволить им снять зимние ботинки.
– Да, вы можете снять их, когда мы будем в машине, – соглашался Майкл. То, что окружающему миру казалось эксцентричным, на деле было повседневно и безобидно для их семьи. И для них это было так же нормально. У Майкла имелись свои причины, и даже если временами они казались неубедительными, ни я, ни дети никогда не оспаривали их.
Все происходившее чем-то напоминало сюжет известной комедии «Трое мужчин и младенец» – двое взрослых мужчин, игнорируя вечно неумолкающие телефоны, меняли подгузники, осыпали все вокруг детской присыпкой и кидали друг в друга эти подгузники, только чтобы рассмешить Принса. Иногда, сняв с кого-нибудь из детей использованный памперс, я неожиданно совал его Майклу под нос.
– Насладись ароматом – подтрунивал я. – И это сделал твой ребенок.
Он кидался прочь от меня, закрывая лицо, а я гнался за ним по пятам, протягивая ему подгузник.
В те дни, когда Майкл работал на студии, я часто решал дела по телефону. Вымотавшийся после тяжелой ночи с ребенком, я менял подгузник Пэрис, параллельно с этим отвечая на деловой звонок. Должен сказать, это было непросто, зато весело.
К ужину мы все собирались за кухонным столом, а Пэрис восседала рядом в своем высоком детском стульчике. Вы вскрывали баночки с детской едой, кормили их, купали, расчесывали им волосы, надевали чистые подгузники и пижамы. Перед тем как отправиться в кровать, Майкл усаживался с Принсом на полу, и они собирали паззлы, а Пэрис в это время карабкалась по нему.
Принс спал в кровати Майкла, а Пэрис – в колыбельке рядом с моей кроватью. Пэрис, как и ее брат раньше, любила засыпать у меня на руках. Я имею в виду, все малыши рано или поздно засыпают, но я брал ее на руки, бродил по комнате и напевал для нее колыбельные, и она начинала дремать. Но стоило мне только опустить ее в колыбель, она снова принималась плакать. Поверьте, с Пэрис было нелегко, особенно по ночам. Она была крепким орешком. Милашка, конечно, но когда она просыпалась среди ночи, требуя поменять ее, причины, чтобы уснуть снова она не видела. Случалось, что я спал совсем ничего. К счастью, мне было не привыкать.
Дети были очаровательны, Пэрис следовала по пятам за Принсем, словно маленькая тень, и они были абсолютно счастливы с нами. Я с нежностью храню эти воспоминания. Одним словом, Грейс пора было вернуться. Ага, мы продержались около месяца. Через два дня после моего звонка она вернулась, и мы, по крайней мере я, вздохнули с облегчением.
В тот вечер, когда Грейс снова приступила к своим обязанностям, мы с Майклом отправились в кошерный китайский ресторан, чтобы снять напряжение.
– Эти ребятки могут быть сущим наказанием, да? – сказал Майкл. Я кивнул и попросил принести нам немного вина. Мы только заказали еду, как вдруг Майкл схватил меня за руку.
– Пошли отсюда, – с жаром проговорил он.
– Ты что? – возмутился я. – Мы же только сели!
– Взгляни налево, – шепотом продолжил он.
Я бросил взгляд через плечо, ожидая увидеть неадекватного поклонника или кучу папарацци за окном. Вместо них на стене на уровне моих глаз красовался таракан.
– Рассчитайте нас! – попросил я. Бормоча какие-то извинения, я расплатился с официанткой. На выходе мы увидели, как она голой рукой взяла этого таракана.
– Нет, ты это только видел? – возмутился Майкл, когда мы наконец оказались на улице. – Видел, как она взяла его прямо голой рукой? Это просто не может быть кошерным заведением».
Хотя на бумаге Майкл и был женат на Дебби, он считал себя и отцом и матерью своим детям. Эта двойная роль окончательно закрепилась за ним в октябре 1999, когда после трех лет брака Дебби Роу подала на развод.
Это замужество фактически лишило ее приватности в личной жизни. Она не могла даже прокатиться на лошадях, не попав в объективы фотокамер папарацци. Развод, по мнению Дебби, должен был увести ее с арены пристального общественного внимания. И он действительно это сделал. В остальном же он не изменил ровным счетом ничего. Хотя они с Майклом все еще оставались в дружеских отношениях, Дебби редко приезжала в Неверленд. Дети и до этого практически не видели ее, поэтому никакого разрушительного влияния на их жизни развод не оказал.
В общем в ее решении не было ничего удивительного: все это стало логичным завершением договоренности, в основе которой, по словам Майкла, с самого начала лежал его бизнес с принцем Аль-Валиид бин Талалом. И раз уж Майкла эта ситуация совершенно не беспокоила, то и я не переживал.
