Загрузка ...Глава 12. Жизнь в “Неверленд”
Я сидел в комнате Майкла на ранчо «Неверленд», когда Мьюнг-Хо Ли позвонил и сообщил Майклу, что шоу отменяются. Я так и не узнал, кто их отменил – Майкл или сам Аврам (позднее в суде оба сваливали вину друг на друга), но когда Майкл услыхал об этом, он был и счастлив, поскольку теперь мог провести Рождество со своими детьми и семьей, и в то же время расстроен тем, что ему пришлось разочаровать поклонников. Аврам занимался Dangerous-туром, часть которого также подверглась отмене, когда Майкл уехал из Мехико, чтобы пройти лечение от своей зависимости, и на тот момент договоренность между Аврамом и Майклом была такова, что они оба станут партнерами в организации концертов на миллениум. Но Аврам снова потерял деньги, поэтому неудивительно, что он подал на Майкла в суд, требуя миллионы долларов компенсации и обвиняя его в отмене концертов. Когда объявили эти новости, я расценил это как очередную головную боль, связанную с решением юридических вопросов, но я и понятия не имел, что этот иск потянет за собой множество других проблем.
Пока юристы разбирались с иском, Майкл решил, что нужно перенести работу над своим новым альбомом в ЛА. Мы покинули съемный дом на Манхэттене и перебрались в «Неверленд». Майкл стал работать в одной из студий Лос-Анджелеса. В юности я не раз бывал в студии с Майклом, когда он работал над HIStory. Я даже наблюдал, как он записывает некоторые партии для Blood on the Dance Floor. Но теперь я увидел процесс создания альбома под новым углом и понял, что Майкл оказывает сам на себя грандиозное давление в ходе работы. Он постоянно конкурировал с самим собой: каждый альбом должен был быть не менее прорывным и уникальным, чем предыдущий. Майкл хотел, чтобы Invincible имел форму «попурри из песен» – именно такими словами он называл его, то есть, чтобы каждая песня была мега-хитом и была издана синглом.
График его работы в студии не был постоянным. Иногда он отправлялся туда после обеда и работал до самого утра следующего дня, а иногда – начинал рано утром, чтобы провести вечер дома, с детьми. Но чаще всего дети и Грейс сопровождали нас в город. Мы устроили в студии игровую комнату с книжками и игрушками, чтобы Майкл мог побыть с ними, когда делал перерывы в работе. Они были счастливыми, уравновешенными детьми – они привыкли путешествовать с младенчества, поэтому росли с пониманием того, что дом – это то место, где они в данный момент были со своим отцом. Они с удовольствием предавались своим играм и занятиям, зная, что он поблизости.
Помимо работы в студии Майкл работал над песнями в хореографическом зале «Неверленд». Он сотрудничал с Брэдом Баксером, музыкантом, которого я знал по Dangerous-туру и HIStory, где он был музыкальным директором. Когда они впервые встретились, Брэд был единственным белым парнем среди музыкантов Стиви Уандера, поэтому Майкл решил, что он наверняка особенный, и фактически украл его у Стиви. Брэд практически безупречно угадывал, чего хотел Майкл, и между ними установились очень хорошие рабочие отношения. Когда Майклу в голову приходила идея для песни, именно Брэд всегда был тем человеком, который знал, как воплотить ее в жизни. Майкл звонил ему, напевал ему каждую ноту, а затем слушал, как Брэд проигрывает ему мелодию по телефону. Таким способом они создали множество песен.
Когда Майкл написал Speechless, которая позднее вошла в состав Invincible, я впервые услышал ее, когда он напевал мелодию, разгуливая по дому. Он сказал в интервью журналу Vibe, что придумал ее после боя водяными шариками с детьми в Германии, но я помню, как он говорил мне, что вдохновение на эту песню посетило его во время прогулки по горам в Германии, когда он был с какими-то нашими общими знакомыми. Его глубоко потрясло природное очарование окружавшего его пейзажа. Зная Майкла, вероятно, какая-то доля правды была в обеих версиях происхождения песни – и красота природы, и волнение от игры в войнушки. В любом случае, он начал записывать ее в начале 2000 года в хореографическом зале «Неверленд». Помню, как я стоял за дверью и слушал, как он поет. Мне показалось, что это была самая прекрасная песня, которую я слышал за очень долгое время.
Где бы мы ни были – на ранчо или в студии, в работе было множество перерывов. На ранчо всегда были новейшие игровые автоматы: баскетбол, бокс, лыжный спорт. Майкл постоянно во что-нибудь врезался в этой игре с лыжами и после каждого крушения неизменно ухохатывался.
Перерывы часто делались и ради одной из самых любимых игр Майкла: бои водяными шариками. Вокруг всегда хватало народу, чтобы устроить старое-доброе водяное сражение, многие занимали специально построенный для этого форт, оснащенный различными приспособлениями для ведения «войн». И хотя у Майкла теперь были свои дети, он с удовольствием собирал всех детей в округе, чтобы они могли вкусить волшебства в этом чудесном месте. Все, кто в тот момент был в «Неверленд» (Майкл, дети, персонал, соседи), разбивались на команды по 3-4 человека, а персонал тем временем загружал в форт «амуницию». Целью игры было не промокнуть, пытаясь попасть по кнопке на противоположной стене форта. Как только одной из команд удавалось попасть по этой кнопке три раза, наверху вздымался флаг, завывали сирены, и все попадали под автоматические разбрызгиватели, обливавшие нас с головы до ног. Однажды команда Майкла проиграла, а это означало, что капитан должен сесть на крохотную жердочку над большим баком с холодной водой. Майкл покорно забрался туда и немедля был сбит в воду, когда команда противника, прицелившись как следует, швырнула в него мяч.
«Неверленд» был раем для детей. Независимо от того, был ли он дома или нет, Майкл радушно приглашал на ранчо тысячи детей – местные семьи, пациентов детских госпиталей, школьников, соседских детей из близлежащего городка и сирот из приютов. Главной причиной постройки ранчо было создать такое место, где дети могли бы повеселиться. Когда он ездил с гастролями, он обязательно посещал детские больницы и приюты, раздавал подарки, разговаривал с детьми, слушал их истории. Вряд ли вы сможете назвать множество знаменитостей, которые делают это без каких-либо пиар-мотивов. Майкл делал это из любви к детям. Его связь с детьми, которым он помогал, часто (но не всегда) становилась очень личной. Он принимал близко к сердцу все, что с ними происходило. Многие больные или пострадавшие дети часто привлекали его внимание. Он пытался помочь им, чем только мог, часто проводил время с больными детьми, которые хотели познакомиться с ним. История его гуманитарной работы запросто потянет на отдельную книгу.
Однако после обвинений в растлении в 1993 году он уже не так свободно демонстрировал свою искреннюю любовь к детям, подходя к этому с осторожностью. Его юные гости всегда приходили в сопровождении взрослых, и Майкл следил, чтобы не оставаться с детьми наедине: он всегда требовал, чтобы вместе с ними был взрослый. Для него это было несложно – проводить время с детьми один на один никогда не было в особенных приоритетах. Существует общепринятое заблуждение, будто бы Майкл собирал вокруг себя детей, чтобы оставлять их на ночь в своей спальне в «Неверленд». Но это было совсем не так. В «Неверленд» приезжали целые семьи. Иногда, в зависимости от того, издалека ли прибыла семья, они оставались на ночь. Это были близкие друзья и семьи, знавшие Майкла многие годы. Они оставались в гостевых блоках.
Апартаменты Майкла и кухня в «Неверленд» были естественными местами, где собирались люди. Весь дом излучал тепло, но в любом доме есть места, где люди охотнее собираются, вот и в «Неверленд» было два таких места. На первом этаже апартаментов Майкла была гостиная с большим камином, роялем, двумя ванными комнатами и большими гардеробными. Наверху была маленькая спальня. Все тусовались внизу, считая это место комнатой для всей семьи. Дети веселились, потом часто не хотели, чтобы веселье заканчивалось, поэтому иногда они оставались на ночь (как и я, когда был ребенком), расстилали одеяла на ковре вокруг камина. Майкл и сам ночевал там в 90% случаев. Он всегда предлагал свою кровать гостям.
Иногда Майкл приглашал на ранчо поклонников, и время от времени у него возникали особые отношения с какой-нибудь из женщин. Однажды я вез Майкла в город. Рядом со мной на пассажирском сиденье «бентли» кто-то сидел, уже не помню, кто именно, а Майкл был на заднем – целовался с одной из поклонниц.
– Эй, вы, там, сзади, полегче, – сказал я. – Угомонитесь немного.
– Просто веди машину, – сказал Майкл шутливо. – Не беспокойся об этом, просто веди машину.
Майкл нечасто флиртовал с поклонницами и всегда вел себя осмотрительно, но вряд ли этот флирт был большим секретом. Ему нравились высокие, стройные женщины, которые в общении были слегка занудными, но, я бы сказал, это занудство в них было сексуальным. Однажды, в Лондоне, я был в его номере, когда он привел с собой давнюю подругу и ушел с ней в спальню. Они оставались там примерно час, а когда он вышел, его штаны были расстегнуты. Я ухмыльнулся ему.
– Заткнись, Фрэнк, – сказал он, застенчиво улыбаясь. Не менее застенчивая женщина попрощалась и ушла.
Примерно в это же время у Майкла была еще одна подруга (назову ее Эмили), которая часто посещала ранчо. Это была милая, хорошенькая молодая женщина, стройная, с темными волосами, ей могло быть от 30 до 35 лет. Эмили ничего не просила и не хотела от Майкла. Им просто нравилось проводить время вместе – разговаривать, гулять по окрестностям, тусоваться у него в комнате. Это было романтическими отношениями, но, насколько мне известно, он никому, кроме меня, не рассказывал об Эмили. Майкл хранил отношения с ней в секрете, она не ночевала в его комнате, поскольку он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел, как она утром выходит оттуда, и даже я не видел каких-либо реальных подтверждений того, что у них был роман. Поэтому я знал, что он говорит мне правду. Он бы не был таким скрытным, если бы ему нечего было скрывать. Это было самым длительным романом, который я наблюдал у Майкла: Эмили время от времени появлялась на ранчо в течение года.
Часто возникал вопрос, действительно ли у Майкла были интимные отношения с Дебби Роу. Казалось, люди думали, что сумеют понять Майкла, если разгадают секрет его отношений с женщинами, но Майкл сам был хозяином своей судьбы. Простых ответов в его случае не было. Я знаю, что у него были интимные отношения с Лизой-Мари, когда они были вместе – он сам рассказал мне об этом. Но, если честно, насчет Эмили я не уверен, однако знаю, что в ее лице он нашел себе компаньона и друга.
По вечерам, когда все гости расходились, Майкл выводил своих детей на прогулку по «Неверленд» в сумерках. Было очень трогательно наблюдать, как Принс и Пэрис вышагивают по обе стороны от него, держа его за руки. Майкл показывал им какую-нибудь птичку или утку, Принс время от времени убегал вперед, как игривый щенок, а Пэрис все время оставалась рядом с папой, этакая степенная маленькая леди. Майкл хватался за любую возможность, позволявшую ему чему-нибудь научить своих детей, показать им какой-нибудь жизненный урок. Если они видели оленя или другое животное, он рассказывал им о его жизни и привычках, а они наблюдали. Небо, трава, дерево – Майкл видел ценность в каждой детали своего окружения и знакомил с ними своих детей. Он хотел, чтобы они полюбили то, что было вокруг них, и никогда не принимали чудеса творения как данность. Я никогда не переставал удивляться, как легко он переключался – от баловня, бросавшего водяные шарики, до поп-звезды, и тут же превращался в любящего, внимательного отца. Этот переход мне трудно объяснить даже сейчас, но он с легкостью проделывал это каждый день.
Каждый день я ездил в студию с Майклом, но большую часть времени проводил вне студии – ходил на различные совещания от его имени. Чем глубже я вникал в механизм функционирования обширной империи Майкла Джексона, тем больше причин для беспокойства находил. Давление было заметным с самого начала, но теперь мне стало ясно, что проблемы возрастали. В работе принимали участие множество компаний и сотрудников, но у руля никого не было. Его концертные менеджеры занимались одной сделкой, а бизнес-менеджеры вели переговоры о заключении другой сделки, вступавшей в конфликт с первой. Один менеджер кормил его грандиозными обещаниями о сделках, которые заключал, а затем вдруг пропадал без вести на целый месяц. Организация пребывала в полном хаосе.
В результате этого финансы Майкла тоже были в полном беспорядке. Люди беззастенчиво пользовались им. В его организации было множество офисов с совершенно идиотскими статьями расходов. Люди в его штатном расписании колесили по миру, летали первым классом, и мы понятия не имели, кто куда летел и для чего нужны были эти поездки. Каждый месяц Майкл оплачивал по пятьсот счетов за мобильную связь! Из него выкачивали и высасывали деньги. Это было неприемлемо, и нужно было что-то изменить, но когда я обратил его внимание на эти вопросы, он велел мне все исправить, рассматривая каждый случай по отдельности. Я же решил, что нам нужен систематический подход.
В начале 2000 года в «Неверленд» прибыла команда бизнесменов, Курт Курси и Дерек Ранделл. Курта и Дерека с Майклом познакомил один из юристов Майкла в Атланте несколько месяцев назад, и хотя они уже много раз встречались с ним, в тот зимний день они были на ранчо впервые. Они хотели организовать какое-то шоу, похожее на American Idol (которое стартовало в США только в 2002 году), под названием Hollywood Ticket. Идея состояла в том, что Майкл найдет следующую большую звезду, используя интернет-голосования. После встречи, которая очень хорошо прошла (Майкл решил инвестировать средства в эту компанию), Майкла внезапно отозвали из города. Оставшуюся часть визита я разыгрывал хозяина дома перед Куртом и Дереком, не зная тогда, что это было началом длительной дружбы между нами тремя.
Как и в случае со многими проектами в жизни Майкла, проект Hollywood Ticket не сработал; интерес Майкла быстро угас, а без его участия не могло быть и речи о какой-либо сделке. Курт и Дерек были разочарованы, но мы все равно поддерживали связь. Теперь именно я занимался всеми повседневными деталями бизнеса Майкла, но когда я захотел более серьезно разобраться с его организацией, я понял, что мои новые друзья, Курт и Дерек, были как раз теми людьми, которые могли профессионально оценить ситуацию.
Я попросил их о еще одной встрече с Майклом. Перед встречей, с разрешения Майкла, я собрал все финансовые документы, которые потребуются им, чтобы объективно оценить происходящее. На этой встрече Курт и Дерек были предельно откровенны, что само по себе было редким явлением в мире Майкла. Они сразу приступили к рассмотрению дисфункции, которую обнаружили в организации Майкла. Крупные суммы денег исчезали в сомнительных проектах. Вполне возможно, что до этого момента никто ни разу не предоставлял Майклу такую откровенную оценку. Курт и Дерек сочувствовали ему, они уважали его таланты, но ясно дали понять, что необходимы изменения. Если он продолжит тратить деньги с такой же скоростью, как сейчас, через пять лет у него начнутся серьезные финансовые проблемы.
После этой встречи Майкл постепенно переложил на мои плечи все больше и больше ответственности по надзору за организацией. Когда задача стала непосильной для меня одного, я сказал ему, что мне нужна помощь, и мы согласились, что мне следует пригласить Курта и Дерека для корректирования всех операций. Теперь у нас будут необходимые кадры и опыт для решения проблем, которые так беспокоили меня.
Так случилось, что мы все вчетвером были в отеле в Майами, когда заключили эту договоренность. В два часа ночи мы закончили текущую работу и на следующий день должны были уехать из города, как тут мне в голову пришла шальная мысль – поиграть в «пивной пинг-понг» прямо здесь, в номере отеля. Я никогда не испытывал на себе всех «радостей» студенческой жизни, но с «пивным пинг-понгом» познакомился, когда ходил в школу, как раз перед тем, как начать работать на Майкла.
– Давайте позвоним консьержу и попросим столик для пинг-понга, – предложил я.
– Ты сдурел, – сказал мне Курт.
– Да ладно, что в этом такого? – удивился я. Я так привык ко всяким капризным требованиям Майкла, что решил, что попросить принести к нам в номер столик для пинг-понга – вполне нормальное явление.
– Ничего, – сказал Курт. – Сам и проси.
Столик принесли, и мы установили с каждой стороны по шесть больших пластиковых стаканов. Они должны быть наполнены пивом, но мы заменили его итальянским белым игристым вином Asti Spumante (ошизели совсем, вино пивными стаканами глушить! Извините, не сдержалась. – прим. пер.). Если тебе удается успешно забросить шарик для пинг-понга в стакан, твоему противнику придется выпить его. Вино определенно было не слишком хорошей идеей. Но нас убил не алкоголь. Нас доконал сахар. Наутро мы вчетвером валялись по всему номеру, кто на диване, кто на кровати. Мы опоздали на самолет. Ночка была недурственной, но впереди нас ждало очень много работы.
После возвращения в «Неверленд» Курт, Дерек и я провели ревизию всей организации и начали рационализировать операции. В ходе реорганизации мы также следили и за повседневными делами. На ранчо тем временем также всплыли некоторые проблемы: к примеру, черные лебеди, которых необходимо было срочно купить и привезти на ранчо после того, как койоты истребили всю стаю – мы знали, что Майкл очень расстроится, если вернется домой и увидит нанесенный урон. Мы обнаружили также двойные счета по уходу за альпака (разновидность ламы – прим. пер.). В общем, всегда было что-то, что требовало нашего вмешательства. Мы работали с бухгалтерами, чтобы выяснить, кому не заплатили. Мы утверждали все билеты на самолет, для всех сотрудников. Абсолютно все шло через нас. Мы работали на Майкла 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, и это была тяжелая работа.
Поначалу я все согласовывал с Майклом, советуясь с ним по всем вопросам, но чем больше он погрязал в работе над Invincible, тем меньше хотел решать какие-то проблемы, с которыми я приходил к нему. Когда он создавал Thriller, Bad и Dangerous, в его жизни все проходило абсолютно гладко, и это отсутствие осложнений ощущалось в его работе – качество было изумительным. Но, начиная с 1993 года, все стало гораздо труднее, обвинения Джорди перетекли в прочие накапливающиеся финансовые и юридические проблемы. Еще больше проблем доставлял тот факт, что с момента рождения своих детей Майкл не записал ни одного полноценного альбома. Он хотел сам воспитывать и растить их, но также должен был уделять много внимания своей музыке.
Для Майкла запись альбома требовала предельной концентрации. Прошло пять лет со дня издания HIStory, а для музыкальной индустрии это длительный срок. Invincible считался «возвращением на сцену». Уже одно это само по себе было достаточным стрессом, но для Майкла стресс усугублялся его бесконечным перфекционизмом. Он никогда ничем не был доволен. Проделанная работа никогда не была достаточно хорошей. Он отдавал работе в студии всего себя, и наступил момент, когда он попросту не желал слышать от меня никаких отчетов о том, что происходило в его организации. Он говорил:
– Мне нужно творить. Для всего остального у меня есть ты. Просто разберись с этим, я не хочу об этом знать.
Короче говоря, его не хватало на все, что он задумал. Чем-то приходилось пожертвовать, и в конечном итоге в жертву было принесено его участие в бизнесе. Его дети и музыка всегда были на первом месте, поэтому именно нам приходилось решать все возникавшие проблемы.
______________
Курт, Дерек и я провели лето 2000 года в «Неверленд» и все это время пахали как проклятые, чтобы привести дела Майкла в порядок. Но, разумеется, работали мы не все время. В эти месяцы, когда стояла чудесная погода, а горы утопали в зелени, я превратил свои вечеринки на ранчо в целую науку. Мои вечеринки всегда отличались вкусом и были тщательно организованы. Я с самого начала, не задумываясь, взял себе за правило: никаких идиотов в «Неверленд». В больших количествах мы не собирались, не более десяти человек, просто несколько друзей из ЛА и даже Нью-Йорка, которые могли приехать на выходные. Майкл поощрял то, что я приглашал к нам друзей – он для того и строил «Неверленд», чтобы люди могли с удовольствием проводить здесь время, но он предпочитал, чтобы я организовывал все это, когда его не было на ранчо. Он не особенно хотел общаться с людьми в неформальной обстановке, поэтому большинство моих друзей никогда не встречались с Майклом.
Мои гости обычно прибывали на ранчо вечером, на закате. Я селил их в гостевых домиках. Как только они устраивались, мы первым делом шли в винный погреб. О, этот винный погреб! Это было моим самым любимым местом в «Неверленд», безоговорочно. Это было отделанное камнем и деревом помещение, в котором стояли несколько стеклянных витрин с некоторыми концертными куртками Майкла. Вдоль стен размещались бутылки с вином. У меня был свой ключ от погреба.
Мы смешивали себе напитки или открывали бутылку вина. От Майкла я унаследовал привычку наливать спиртное в банки из-под содовой или бутылки из-под сока. Будучи Свидетелем Иеговы, Майкл вырос в обстановке, где никогда не праздновалось Рождество или дни рождения, и, разумеется, никто не пил вино. Он был очень преданным последователем своей религии, носил Слово Божье от двери к дверям, даже надевал маскировку, чтобы продолжать проповедовать после того, как стал знаменитостью. Но перед выходом «Триллера» церковь резко осудила альбом, назвав его «работой дьявола». Майкл хотел отменить весь проект, но его мать сказала:
– Детка, делай то, что должен сделать. Не волнуйся о том, что говорит церковь. Я люблю тебя. Тебе пора уходить. Ступай.
И хотя Кэтрин сама была очень набожной, она поощряла сына в том, чтобы он следовал за своим искусством. Поэтому, когда секта стала осуждать его музыку, у него не осталось другого выхода, кроме как покинуть секту.
Едва Майкл ушел от иеговистов, он получил полную свободу и мог сколько угодно дегустировать свое вино, и он называл его «Соком Иисуса», словно пытаясь оправдать его потребление: раз Иисус пил вино, значит, мы тоже можем. Но он часто не пил. У него были свои соображения насчет выпивки, он не хотел рекламировать ее среди тех, кто его окружал, а стереотипные образы суперзвезд, уходивших в отрыв и дебош, были ему противны. Он не был такой рок-звездой и не хотел, чтобы его считали таковым. Поэтому, в тех редких случаях, когда он все-таки пил, он прятал вино в бутылках из-под сока. Это вошло в привычку. Он даже переливал вино в пакеты из-под сока или баночки содовой тайком от всех, когда летал частными самолетами.
И хотя я вырос в совершенно другой (читай: итальянской) атмосфере с другим отношением к вину и выпивке в целом, у меня были свои причины, чтобы перенять привычку Майкла. Во-первых, бутылки из-под сока были больше, чем бокалы для вина, поэтому можно было налить себе более щедрую порцию. Как и Майкл, я не хотел демонстрировать всем, что я пью, но по другим причинам. Когда я был на ранчо, я был там для работы, а не для отдыха, хоть Майкл и сказал мне, что я могу чувствовать себя как дома. Когда ко мне приезжали друзья, я пользовался услугами персонала. Я просил их открыть мне парк аттракционов или прокрутить для меня фильмы, или приготовить ужин для моих друзей, убрать их комнаты после того, как они уедут. И хотя я был моложе, чем большинство членов персонала, они были обязаны слушаться моих указаний. Я знал, что это определенно было кое-кому не по нутру, но не хотел, чтобы все думали, будто я использую свою власть в личных целях.
Разумеется, персонал «Неверленда» знал, что я и мои друзья пьем спиртное. Я не особенно прятался. Но было бы оскорбительно разгуливать по «Неверленду» с бутылками или бокалами вина, принадлежавшего Майклу. Я не хотел злоупотреблять свободой и доступом, подаренными мне Майклом. Поэтому, невзирая на то, что у меня был свой ключ от винного погреба, я старался не производить впечатление вседозволенности.
С этими бутылками из-под сока в руках мы с друзьями обычно проводили какое-то время в игровой комнате, слушая музыкальный автомат на полной громкости, пока для нас готовили ужин. После ужина и очередного похода в винный погреб мы ехали в парк аттракционов на тележках для гольфа. Мы могли бы воспользоваться поездом, который ездил от дома до парка или кинотеатра, но я обычно в него не садился.
Однажды, примерно в это же время, к Майклу приехали какие-то друзья, жившие по соседству. Принс, которому было около трех лет, изображал хозяина, водил их по дому и территории, затем указал на железнодорожную станцию и сказал:
– А вот это мой паровоз.
Я заржал. Ну какой малыш может в принципе иметь собственный поезд? Майкл начал дразнить сына, приговаривая:
– Это не твой поезд, а мой!
И тут мне подумалось, что не только детям, но и взрослым в принципе не положено иметь собственные поезда.
Людям нравился парк аттракционов. Там был автодром, колесо обозрения, «Морской дракон», «Зиппер» и «Спайдер». «Золотой дракон» – огромные качели для группы людей, рассаживавшихся в хвосте и голове «дракона». Когда голова дракона взмывала вверх, можно было посмотреть вниз и увидеть людей, сидевших на другом конце. Прежде чем сесть на него, мы набивали карманы конфетами. Когда мы взлетали вверх, мы кидались конфетами в сидевших внизу друзей. Это было чудесно. Друзья, бизнес-партнеры, семья – «Неверленд» заставлял любого из нас ощутить себя ребенком. Влиятельные предприниматели приезжали в «Неверленд» и катались на «Морском драконе», объедаясь сладкой ватой, швыряясь кремовыми тортами, или сходили с ума в форте для боев водяными шариками. А потом, несколько часов спустя, они заключали сделки с Майклом. Он всегда говорил, что достаточно привезти нужного человека в «Неверленд», чтобы стопроцентно заключить любую сделку.
После аттракционов мы либо шли смотреть кино (в «Неверленд» были самые последние, новейшие фильмы), либо, если была глубокая ночь, я ездил в зоопарк, чтобы разбудить животных. Я часто занимался этим вместе с Майклом, и среди животных моими любимцами были медведь и шимпанзе. Я ходил к ним как к старым друзьям. Мы угощали их пакетиками фруктового напитка Hi-C, и мои гости всегда были под впечатлением. Это совсем не было похоже на обычное «а вот и мой милый песик». Это было скорее как официальное мероприятие: «А сейчас мы представляем вам медведя!»
После зоопарка – да-да, вы угадали! – мы снова отправлялись в винный погреб. К этому моменту было уже довольно поздно, и народ уже входил в раж. Иногда мы шли в кинотеатр – оператор проектора всегда был на связи – но чаще всего просто оставались в игровой комнате, слушали музыку, немного танцевали, наслаждаясь беззаботностью. Чистое, прекрасное веселье. Все вели себя образцово. Неважно, как люди представляли себе поездку в «Неверленд» (обычно они думали, что здесь можно беситься), но когда они приезжали и видели это место, они склоняли головы перед его красотой и испытывали глубокое уважение к его владельцу.
Жизнь в «Неверленд» всегда была прекрасной, и я устроил там несколько незабываемых вечеринок, но когда лето подошло к концу, я решил, что пора обзаводиться собственным жильем. Я выбрал себе квартиру на набережной Санта-Барбары, примерно в 45 минутах езды от ранчо по красивой горной дороге. Я обожал пляж, и когда Майкла не было в городе, я мог выполнять свою работу оттуда. Я купил мебель, и хоть и знал, что мне придется часто уезжать, впервые в жизни у меня был собственный дом.
К наступлению осени Курт, Дерек и я существенно продвинулись в работе, но оставалось еще много несделанного. Я жил в своей новой квартире в Санта-Барбаре примерно месяц, когда Майкл отправил меня в Нью-Йорк разобраться с кое-какими делами. Поездка была всего на один день, я даже не стал брать с собой багаж. Но в тот вечер, как раз перед тем, как сесть в такси, которое отвезет меня в аэропорт, у меня зазвонил телефон. Это был Майкл. Он сказал мне, что работа над Invincible перемещается обратно в Нью-Йорк.
Снова в Нью-Йорк – и так скоро после того, как мы перетащили весь продакшн в ЛА, где я уже успел обосноваться. Но звукозаписывающая компания Майкла, Sony, всенепременно хотела, чтобы он был в Нью-Йорке, где они могли приглядывать за ним и убедиться, что работа над альбомом не останавливается. Курт и Дерек продолжат работу над финансами Майкла, а я буду поддерживать с ними связь с Манхэттена. Дети, Грейс и я должны вселиться в Four Seasons вместе с Майклом.
Ладно, значит, на какое-то время мне снова придется уехать, сказал я себе. Это не означало, что мне нужно отказаться от квартиры в Санта-Барбаре, не правда ли? Мы скоро вернемся, я был уверен в этом, поэтому оставил квартиру за собой.
Выяснилось, что это было ошибкой. Мы застряли на восточном побережье на очень долгое время.
