Загрузка ...Глава 2. Ранчо
В течение следующих нескольких лет при каждой встрече Майкл играл нам песни, над которыми работал в тот момент, спрашивал наше мнение и знакомил нас с новыми направлениями своей музыки. Когда через четыре года после Bad в наш почтовый ящик прибыл альбом Dangerous, я с удивлением обнаружил, что некоторые из песен, которые я слышал от Майкла, не были включены в альбом – например, трек “Turning Me Off” и еще один под названием “Superfly Sister” (он был издан позже на альбоме Blood on the Dancefloor). Dangerous продавался еще быстрее и лучше, чем Bad. Мировая база поклонников Майкла росла, и мои знания о его музыке постоянно расширялись, хотя мои друзья по большей части оставались в неведении о Майкле Джексоне. Мы все еще были в том возрасте, когда в основном перенимали музыкальные вкусы своих родителей, а родители моих друзей не увлекались Майклом. С моими же родителями была другая история: Майкл считался членом семьи, и я гордился каждым его успехом. В 1993 году наши отношения вышли на новый уровень, когда он впервые пригласил мою семью к себе домой на ранчо Неверлэнд.
К тому времени я уже несколько лет знал, что Майкл строит жилье в Калифорнии. Надзирая за строительными работами на ранчо, он часто говорил нам: «Вы должны побывать в Неверлэнде. У меня есть кинотеатр, зоопарк, аттракционы. В Неверлэнде нет правил. Там можно делать все, что хочется, просто отдыхать и быть свободным». Я и понятия не имел, что меня ждет. Ни малейшего понятия.
Реальность оказалось такой, какой я даже предположить никогда бы не смог. Когда моя семья впервые поехала в Неверлэнд в весенние каникулы, мне было двенадцать. К тому времени все мои братья и сестры уже родились: родители взяли меня, Эдди, брата Доминика, сестру Мари Николь, младшего брата Алдо – еще младенца – и двух наших кузенов, Даниэль и Алдо. Наша семья часто путешествовала, даже с детьми, потому что родители считали обязательным регулярно навещать родных в Италии, но в Калифорнию это была наша первая поездка. Я не представлял себе, какой именно будет Калифорния. Майкл сказал: «У меня есть колесо обозрения», и когда самолет пошел на посадку, я в полнейшей наивности выглянул в окно, ожидая увидеть колесо прямо на аэродроме. Мне было невдомек, что ранчо находится в двух часах езды к северу, возле Санта-Барбары.
Прибыв в Лос-Анджелес, мы провели день в парке Universal Studios, но на этом наша обычная туристическая программа окончилась. Следующим утром, ближе к полудню, супердлинный черный лимузин Майкла забрал нас из отеля, чтобы отвезти в Неверлэнд. Позже, став взрослым, я привыкну к этому маршруту, но когда я был маленьким, мне показалась, что дорога занимает целую вечность. Мы, дети, (кроме малыша Алдо) метались по салону роскошного лимузина как рой мух, пойманных в банку. Когда мы, наконец, прибыли к воротам Неверлэнда, нас встретила охрана. Водитель сказал: «Здесь у нас семья Касио», – и охранник открыл ворота.
Как будто езда из Лос-Анджелеса была недостаточным испытанием на выносливость для шести маленьких детей, от ворот нам пришлось проделать еще немалый путь до дома. Но теперь мы, наконец, попали в Неверлэнд, и это действительно был иной мир. По всей территории разносилась классическая музыка, перемежающаяся с саундтреком из диснеевских фильмов «Питер Пэн» и «Красавица и Чудовище». Кругом были платановые деревья, цветы, фонтаны и акры красивейшего американского ландшафта. Дорога изгибалась между железнодорожной станцией справа и озером слева. Повсюду стояли бронзовые статуи играющих детей, и со всех сторон нас окружали горы. Виды были сногсшибательные. Неверлэнд оказался самым волшебным местом, где я когда-либо бывал. И до сих пор им остается.
Прихожая дома в стиле тюдор была украшена статуями и картинами. Величественные красные дорожки разбегались по лакированным деревянным полам. Менеджер дома, Гайл, провел нас внутрь, мимо блестящей деревянной лестницы и холла в крыло Майкла и дальше по коридору в гостиную. «Мистер Джексон сейчас выйдет к вам», – сообщил Гайл.
Через несколько мгновений появился Майкл. «Добро пожаловать в Неверлэнд, – сказал он просто. Потом добавил: – Чувствуйте себя свободно». В том или ином виде все его гости получали эту инструкцию.
Нас провели в столовую, где персонал сервировал обед, и мы поели вместе, обмениваясь последними новостями. После обеда Майкл устроил нам экскурсию по своему владению. Мы посетили зоопарк, прокатились на поезде и сделали круг на колесе обозрения. Всё на ранчо было в полной работоспособности и под присмотром персонала: смотрители за животными и операторы аттракционов возникали, будто магически сотканные из воздуха, в тот самый момент, когда требовалась их помощь.
Кататься на каруселях в Неверлэнде было весело, но меня всегда больше впечатлял зоопарк. Частный зоопарк – вещь изумительная. У Майкла было несколько работников, присматривавших за животными: были дрессировщики рептилий, отдельные люди, ухаживавшие за медведями, львами и обезьянами, отдельный человек для жирафов и слона, и так далее. Дрессировщики выводили для нас животных, позволяли их кормить и рассказывали об их нравах. В питомнике рептилий жили анаконды, тарантулы, ошейниковая кобра, гремучие змеи, пираньи и крокодилы. Крокодилы питались только раз в неделю и поглощали свежих куриц сразу целиком. Было четыре или пять жирафов. На жирафов и лошадей у Майкла была аллергия – ему приходилось принимать лекарство, если он хотел их потрогать, но я обожал гладить жирафов: вблизи их дыхание почему-то пахло мятой. Моими любимцами были шимпанзе и орангутанги. Они всегда ходили полностью одетыми – в подгузники, рубашки и штаны OshKosh. Шимпанзе почему-то были одержимы мелкими деталями: если, например, у меня была заусеница, они моментально ее замечали, изучали, трогали и целовали. Они пили сок из пакетиков через трубочки и любили конфеты «Jujubes» и «Nerds». Каждую драже они брали отдельно и внимательно осматривали, прежде чем съесть. Не буду утверждать, что конфеты были самым питательным, одобренным обществом по защите животных рационом для зверей, но могу сказать, что маленький медвежонок был совершенно без ума от «Skittles». Он лизал прутья клетки, выпрашивая еще и еще. Ах да, и слоны обожали пить содовую и есть «Starbursts». Как, говорят, домашние животные похожи на своих хозяев, так и звери в Неверлэнде развили пристрастия в еде, подозрительно похожие на вкусы самого Майкла.
Дорога к кинотеатру Неверлэнда отличалась особым изяществом. Посетитель проходил по выложенной камнями тропинке мимо красиво подсвеченного фонтана с танцующей водой, и фоном играла великолепная музыка, как и везде на ранчо. Миновав две пары дверей, вы попадали в театр. Слева от входа располагалась аниматронная выставка героев из «Пиноккио», которую специально для Майкла изготовили работники студии Disney. Внутри можно было заметить фигурку Майкла, одетого в костюм из видео «Smooth Criminal». Фигуры разыгрывали небольшую сценку, в которой голос говорил: «Смотрите, это Майкл!», и аниматронный Майкл оживал, проходя по кругу лунной походкой.
Справа, напротив Пиноккио и Майкла, была представлена аниматронная версия Страшного Серого Волка. А прямо по ходу вас встречал конфетный прилавок мечты, со всеми сортами конфет, известными человечеству. В «буфете» также имелся аппарат по производству мороженого, попкорн-агрегат и любые желаемые напитки. Дома в Нью-Джерси, если аппарат по производству мороженого доставался нам с братьями и сестрами на пару часов субботним днем, это было поводом для большого праздника. Здесь же это был лишь один маленький элемент полноценного сна наяву.
Красная ковровая дорожка вела в кинозал с сотней красных плюшевых кресел. В последующие визиты мы наряжали орангутанга Грейвьярда (от англ. graveyard – «кладбище») и брали его с собой в кино. Он сидел между мной и Майклом, чавкая попкорном и попивая содовую из своей собственной банки. В кинотеатре также были две отдельные спальни – по одной с каждой стороны зала, – так что можно было, если захочется, смотреть кино на регулируемой больничной кровати. За годы своих визитов я не раз отправлялся в театр посмотреть кино поздно вечером и в итоге засыпал там до утра.
Может, Неверлэнд и был по-настоящему волшебным местом, но это не изменило моего отношения к Майклу. В своем доме он был так же скромен, как и в нашем. Я не отождествлял великолепие этого места с богатством или властью – ведь я уже видел Майкла на концерте, где его превращение в мегазвезду было гораздо более впечатляющим.
Может быть, это в ту поездку – точно в одну из них, а их было много – гуляя со мной на гольфмобиле, Майкл заговорил о том, что его Неверлэнд будет музеем, как Грейслэнд Элвиса. Притворно гнусавым голосом экскурсовода он начал рассказывать:
– Справа от нас находится форт для сражений на водяных пистолетах. Майкл выиграл на этом поле множество битв…
– А когда ты планируешь это организовать? – спросил я.
– Я планирую прямо сейчас, – ответил он. – Но его не откроют до моей смерти.
***
В ту поездку мы провели в Неверлэнде три или четыре дня и жили в гостевых бунгало. Это были простые, но изысканные домики в сельском стиле, разделенные на четыре независимых помещения, с полами и мебелью из темного дерева и белым постельным бельем на всех кроватях. В ванной было заказное мыло с выгравированным логотипом Неверлэнда: мальчиком, сидящим на луне. (Похожее лого было у киностудии DreamWorks, но Майкл разработал своего «мальчика на луне» задолго до того, как образовалась DreamWorks. Должно быть, Стивен Спилберг вдохновился идеей, когда был в гостях на ранчо.) В номере Элизабет Тейлор была «королевского» размера кровать. Если я правильно помню, в нашу первую поездку мы с братом жили в Бунгало номер 2 с двумя двуспальными кроватями. Это был чуть ли не единственный случай, когда я ночевал в бунгало – во все свои последующие визиты в детстве я жил в главном доме. Утром, когда мы просыпались, повара готовили для нас завтрак по заказу и приносили его в наши комнаты, либо накрывали в кухне. Они готовы были сервировать еду 24 часа в сутки. По всей территории поместья журчали ручейки. Играла музыка. Мы передвигались по местности на гольфмобилях: от кинотеатра к парку развлечений, от аттракционов к зоопарку.
Родителям на ранчо очень понравилось. Отец сказал, что будто «прошел сквозь врата рая», и что ранчо пробуждает юность и простодушие, спящие в каждом госте. Он расхаживал по владениям, счастливо дымя своей сигарой. Тем временем моя мать, одна из тех суперженщин, что не прекращают работу с утра до ночи, наконец сбавила темп. Неверлэнд был единственным в мире местом, где она могла расслабиться и отдохнуть – особенно в кинотеатре. Время от времени родители даже принимали участие в наших боях на водяных пистолетах.
В течение дня каждый гулял сам по себе, но вечером мы все собирались вместе на общий семейный ужин. Однажды вечером мы устроили ужин в вигвамах. Майкл создал у себя маленькую индейскую деревушку с вигвамами и большим костром. Мы сидели на полу, закутавшись в одеяла, разговаривали и смотрели на огонь. Это было так здорово, что в каждый следующий визит мы обязательно устраивали хотя бы один ужин в вигваме.
Другой нашей любимой традицией было кататься ранним утром на воздушном шаре. Почему-то – должно быть, это было связано с погодой – просыпаться нужно было обязательно на рассвете. Все еще сонные, но возбужденные, мы ехали к специальному месту на территории ранчо, и взбирались на борт шара. И вот вскоре мы уже парили над Неверлэндом, глядя вниз на буйные пейзажи.
Мы с Эдди большую часть времени проводили с Майклом. На ранчо каждый посетитель чувствовал абсолютную свободу и был предоставлен сам себе, но, без сомнения, возможность исследовать Неверлэнд с его создателем, подле него и через его глаза, дополняла волшебство. Нам хотелось быть с ним. Он был духом этого места.
В сказке про Питера Пэна Неверлэнд – это страна, где детям никогда не приходится вырастать. Когда Майкл был ребенком, он жил во взрослом мире. Он работал с пяти лет, ездил в турне. Его время ему не принадлежало. Когда он слышал, как другие дети играют, больше всего на свете ему хотелось присоединиться к ним, но было нельзя. Во взрослом возрасте Майкл, как он сам выражался, тянулся к детству, которого у него никогда не было. Он говорил: «Мне десять лет. Я никогда не хочу вырастать». Конечно, взросление – это часть жизни, но Майкл был намерен заново переоткрыть все то лучшее, что было в его потерянном детстве, и не отпускать его. Ему нравилась мысль о том, что можно сохранить в себе простодушие, радость и свободу. Неверлэнд был отдельным миром, где дети были свободны, а любой посетитель мог отринуть заботы и снова стать ребенком. Как только ты проходил через волшебный портал в Неверлэнд, внешний мир переставал иметь значение.
Майкл продумал Неверлэнд во всех деталях, и здесь постоянно велись работы. Майкл обладал видением – иногда безумным видением – и когда ему в голову приходила идея, он, не колеблясь, принимался проводить ее в реальность. Если он хотел домики на деревьях, он планировал домики на деревьях. Если он решал, что у него должен быть остров с фламинго, чтобы они услаждали взор въезжающих гостей, он насыпал остров и заселял его птицами фламинго. В более поздние годы, когда на ранчо бывали только мы вдвоем, мы гуляли по территории и проверяли всевозможные мелочи. Иногда мы заглядывали в гостевые покои, и если ароматическая смесь была Майклу не по душе, он велел ее заменить. Он подвигал часы на два дюйма левее, чтобы их местоположение было идеальным. Он переставлял мебель. Он любил, чтобы цветы были свежесорванные. Он хотел, чтобы деревья были аккуратно подстрижены. Во время наших неспешных прогулок он давал указания по рации: «Здесь нам нужно больше цветов. И сделайте музыку погромче», или сообщал управляющим, если не слышна фонограмма птиц, поющих безустанные трели. Неверлэнд был его фантазией, воплощенной в жизнь. Он знал в точности, где каждый элемент должен располагаться и как содержаться. Он был художником и перфекционистом во всем, что делал.
Майкл построил Неверлэнд, чтобы разделить его с людьми, в особенности с детьми, и когда ранчо стало более открытым и его начали посещать школы и приюты, Майкл устраивал для своих гостей волшебные визиты. Каждая минута была тщательно спланирована, с самого момента прибытия гостей к воротам. Весь персонал дома выходил и выстраивался на лестнице, чтобы встретить вновь прибывших и поприветствовать их в Неверлэнде. Во время завтрака гости могли вдруг увидеть проходящих за окном слонов (включая Джипси, подарок от Элизабет Тейлор), или разгуливающую ламу.
Поездка в Неверлэнд еще больше сблизила нас всех с Майклом. До того момента он был другом семьи, чьи неожиданные визиты были всегда желанны в нашем доме. Теперь же, на его территории, мы увидели его истинное существо. Неверлэнд олицетворял сердце и душу Майкла, и мы сочли большой честью и привилегией находиться там в его обществе. Когда мы все погрузились в лимузин и отправились в долгий путь назад в аэропорт, никто из нас не мог даже вообразить себе, что однажды мрачная тень затмит эту красоту.
***
Неудивительно, что как только я распробовал Неверлэнд, все, чего мне хотелось, это попасть туда снова. Но у меня были дела поважнее, а именно – закончить седьмой класс. Только когда наступили летние каникулы, родители наконец разрешили нам с братом Эдди вернуться туда на неделю-другую, на этот раз самостоятельно.
Когда мы с Эдди сошли с самолета в Лос-Анджелесе, нас встречал водитель по имени Гари с табличкой, гласившей: «Касио». «Мистер Джексон ожидает вас», – сказал он и спросил, голодны ли мы, – можно было остановиться перекусить чего-нибудь по пути. Может быть, мы были голодны, может быть, нет. Так или иначе, мы ответили отрицательно. Нам хотелось поскорее увидеть Майкла.
На тот вечер была назначена церемония American Music Awards 1993 года, где Майкл получал свою первую награду «Международный Артист», поэтому вместо того, чтобы отвезти нас прямо на ранчо, Гари привез нас в тайную квартиру под названием «Укрытие», которая была у Майкла в Сенчури-сити. «Укрытие» представляло собой трехэтажные апартаменты и своего рода мини-Неверлэнд. Там был целый этаж видеоигр – личная игротека Майкла. На стенах весели фотографии кумиров Майкла – Three Stooges, Чарли Чаплина, Лорел и Харди – и рисунки диснеевских персонажей. Конечно, играла музыка. Майкл любил, чтобы играла музыка, – всегда, где бы он ни был.
Когда Майкл нас встретил, ему, казалось, было неловко, что он будет занят получением награды в самый вечер нашего прибытия, и он сказал, что вместо того чтобы оставлять нас в компании одних лишь охранников, он пригласил в гости кузена составить нам компанию. (Майкл, кстати, называл всех, кто был близок к нему, кузенами или троюродными братьями – как если бы ему хотелось быть окруженным одной большой, многочисленной семьей.) «Кузеном» оказался парнишка примерно моих лет по имени Джорди Чандлер.
Я подошел к Джорди и пожал ему руку – он казался хорошим парнем. Это был уже не первый раз, когда я знакомился с другим ребенком через Майкла. Семья Джорди – как и моя – была одной из многочисленных семей, с которыми Майкл подружился (хотя Касио были единственными, кого он звал своей «второй семьей»). Мы, Касио, были более чем рады принимать друзей Майкла. Мы сами были большой семьей, и у нас всегда было место для новых людей. Мне Джорди и его семья показались приятными и ничем не выделяющимися.
Перед тем, как уйти, в тот вечер Майкл обратился ко мне: «Эплхэд, как ты думаешь, что мне надеть на шоу?» Мы как-то посмотрели эпизод «Three Stooges», где Керли или Мо называли кого-то «Applehead», и с тех пор звали друг друга и всех вокруг этим прозвищем. Каждый был Эплхэд. У нас был клуб Эплхэдов.
Я заглянул в гардероб Майкла и выбрал белую футболку с угловым вырезом, черные брюки, ботинки и куртку, которую он надевал на фотосессию для видео «Remember the Time». Когда он вышел в выбранном мною наряде, я чувствовал, что буквально свечусь. Он не изменил ни единой детали.
После отбытия Майкла мы с Эдди и Джорди остались предоставлены сами себе, но развлечение найти было несложно, учитывая, что в нашем распоряжении имелась целая игротека. Я быстро сошелся с Джорди – он увлекался наукой и головоломками, и мне казалось, что это круто. В конце концов мы решили передохнуть от видеоигр, и Джорди отправился со мной на балкон, чтобы побросать шары с водой, целясь в припаркованные внизу машины. Какое-то время это было очень весело. Потом Джорди начал дурачиться с рогаткой. Не знаю, чем он ее зарядил, но определенно не водяным шаром, потому что прежде, чем я успел сообразить, что происходит, он выстрелил, попал в стекло припаркованной машины и разбил его. Черт! Мы спрятались из виду и отползли обратно в квартиру. Охране о происшедшем мы рассказывать не стали. Бедняга Джорди был в отчаянии. Он, как и мы с Эдди, имел страсть к приключениям и забавам, но не был хулиганом. Он шагал по квартире взад и вперед, напуганный, что приедет полиция, и переживал, что Майкл разозлится. Его трясло от страха. Я пытался его успокоить: «Расслабься, не волнуйся. Ничего страшного, никто не рассердится». В конце концов мы пошли в ванную, чтобы он умылся, и после снова взялись за видеоигры – универсальное тонизирующее средство для перепуганного подростка.
Позже вечером, когда Майкл вернулся и мы собрались вместе, мы рассказали ему о том, что произошло. Мне показалось, что так будет правильно. «Вы, ребята, в порядке? Никто не пострадал?» – спросил он. Мы ответили, что мы-то в порядке, а вот насчет машины мы не уверены. Он не разозлился. Только сказал: «Давайте выйдем и посмотрим, там ли она сейчас. Если там, расскажем хозяину, что случилось, и договоримся о замене стекла». Мы вышли на балкон, но машины и след простыл, и никто из нас ничего об этой истории больше не слышал.
В ту ночь мы с братом и Джорди растянули на полу спальные мешки и смотрели фильмы, пока не заснули. Не считая проказы с рогаткой, Джорди был приятным парнишкой, во многом похожим на меня. Я не заметил в его отношениях с Майклом ничего необычного или вызывающего беспокойство.
На следующий день Майкл повез нас в Диснейленд вместе с Джорди, его мамой Джун и сестрой. Я никогда до этого не бывал в Диснейленде, но даже мне несложно было заметить, что из-за нашего сопровождающего к нам относились как к особо важным гостям. На каждый аттракцион мы проходили без очереди.
Майкла, конечно же, узнали все без исключения люди в парке. Он совершенно не прикладывал усилий к тому, чтобы скрыть свою личность. Он даже одет был в свой обычный наряд: темные очки, шляпу, красную вельветовую рубашку, черные брюки и мокасины. То, что носил почти каждый день. Позже, когда я узнал его лучше, я, бывало, прикалывался над ним, пока он одевался. Он стоял перед гардеробом, где было море красных рубашек и черных штанов, и размышлял: «Хм, что бы мне сегодня надеть… М-м, может быть, черные штаны и красную рубашку. Надену-ка я шляпу, просто для разнообразия». А я подыгрывал: «Эй, у меня идея! Почему бы не поддаться безумию и не надеть сегодня что-то совершенно неожиданное?» – и доставал… другого фасона красную рубашку и другого фасона черные брюки, чем те, что он обычно носил.
Так вот, пока мы гуляли по Диснейленду, сотрудники охраны парка образовали вокруг нас защитное кольцо, потому что посетители впадали в безумство при виде Майкла, пытаясь получить автографы и сделать фотографии. Пару раз нам пришлось ехать через парк на машине и заходить на аттракционы со служебного входа, чтобы избежать суматохи, которую подняли фэны. Тут я начал на своем опыте понимать, как к Майклу относятся во всем мире. Но для меня это не имело большого значения. В каком-то смысле это была его работа – просто Майкл делал это, когда бывал на публике.
В конце дня мы уехали на белом лимузине, и если мы думали, что веселье на этом окончено, то глубоко заблуждались! По пути домой мы затеяли масштабное сражение на аэрозолях «Silly String». В конце концов пришлось открыть окна в машине, потому что запах стал невыносимым. В то время я не замечал, что поведение Майкла немного отличалось от того, чего люди ожидали от взрослого человека. Он был таким с тех пор, как я его знал, и – может быть, именно из-за его примера – я не имел привычки проводить четкие различия между детским и взрослым поведением. Даже сейчас у меня бывают моменты ребячества. У всех у нас бывают; у всех должны быть.
Из Диснейленда Майкл привез нас с Эдди, Джорди, его мамой и сестрой на ранчо. В лимузине постоянно играли фильмы, но мы все еще были слишком возбуждены и заняты обсуждением прошедшего дня, чтобы обращать на них внимание. В тот день мы все сблизились друг с другом. Мне было ясно, что Джорди и его семья любили Майкла так же, как моя семья. Они были как будто другой его семьей, и я чувствовал, что это создавало между нами нечто общее. Я не испытывал ревности – я вообще не ревнивый. По правде говоря, я был рад познакомиться с еще одним парнишкой, который воспринимал мои отношения с Майклом без излишней впечатлительности или же подозрительности.
Памятуя о своем предыдущем визите, я ожидал, что дорога будет длинной, но вскоре мы уже были на ранчо. На этот раз мы прибыли ночью, так что нам представилась возможность увидеть, как красиво подсвечивались деревья и водоемы. Играла музыка. Поезд – скорее всего, пустой – весело пыхтел по своей железной дороге. И нас ожидал ужин.
Так как мы приехали без родителей, мы с братом спросили Майкла, можно ли будет остаться с ним в его комнате. Это то, что мы сделали бы на обычной ночевке у друзей-ровесников, а Майкла мы воспринимали, как одного из нас. Конечно, мы знали, что он взрослый, но по ощущениям он был как лучший друг. Ребенок – но ребенок с удивительной властью и средствами. Да у него во дворе был целый парк развлечений! Нам хотелось быть рядом с ним, и Майкл не мог отказать – ни нам, ни кому-либо, кто был ему небезразличен.
Втроем с Эдди и Майклом мы болтали до поздней ночи. Мы лежали на полу перед камином, листая журналы, пока Майкл делился с нами слухами из мира шоу-бизнеса, рассказывая, как он ходил на ужин домой к Эдди Мерфи и как Мадонна пыталась его совратить. Принимая во внимание наш возраст, он постарался деликатно объяснить приглашение Мадонны сопроводить ее в номер отеля, не прибегая к словам вроде «совратить».
– Она… она попросила меня присоединиться к ней в спальне, – на этих словах он закрыл руками лицо. – Я так оробел – я не знал, что делать, – признался он.
– Надо было соглашаться! – сказал я ему. – Я бы сделал что угодно ради ночи с Мадонной!
Я был молод, но уже помешан на девочках. Однако с Майклом дело обстояло наоборот. Он не привык находиться в ситуациях, где от него ожидались романтические чувства или действия. Нет, он не был геем. Он определенно интересовался женщинами, и каждый, кто видел, как он танцует, не мог не признать его яркую сексуальность. Но он был зажатым. Его зажатость отчасти являлась следствием жизни в дороге, которую Майкл вел в детстве. В ту ночь он рассказал нам, как, начиная с пяти лет, был в постоянных турне с Джексонами. Иногда перед выходом Jackson 5 на сцене ставили шуточные номера. Майкл, наблюдавший из-за кулис, видел, как мужчины зачастую плохо обращались с артистками. После шоу они с братом Рэнди прятались под кроватью, пока старшие братья приводили в номер девочек. Когда они начинали хихикать, Джермейн вытаскивал их с Рэнди из-под кровати и вышвыривал из комнаты. Но к тому времени Майкл успевал увидеть и услышать больше, чем положено было ребенку его возраста.
Майкл постоянно рассказывал истории о своих братьях. Некоторые из этих историй он рассказывал с юмором, но теперь мне понятно, что они вовсе не были смешными. Майкл познакомился с сексом в слишком раннем возрасте, и этот опыт оставил глубокие следы на его психике. В результате в том, что касалось женщин, он как будто застрял во времени. Позже, когда его братья женились, члены семьи перестали быть так близки, как раньше, и постепенно это разрушило группу Jackson 5. Вдобавок к своим страхам перед интимностью, Майкл не хотел попасть в ловушку, позволив чему-либо отвлечь себя от музыки.
Начиная с очень раннего возраста первым приоритетом для Майкла шла работа. Он был чрезвычайно профессионален. Он постоянно был в теме. Думаю потому, что за работой он чувствовал себя наиболее комфортно, там он все держал под контролем. Даже когда его старшие браться играли в баскетбол или другие игры, он лишь сидел рядом, наблюдал и напевал мелодии, но никогда не присоединялся к ним (а я полагаю, его бы с радостью приняли, даже если бы это означало неравные команды). Одна из причин – в том, что его отец был против его участия. Он оберегал Майкла больше, чем других братьев. Конечно, это могло быть отчасти и потому, что Майклу, как я не раз наблюдал, на удивление тяжело давался спорт. Я никогда этого не понимал. Вот был человек с самым выдающимся чувством ритма в мире… и он не мог даже как следует провести баскетбольный мяч. А он говорил, что в бейсбол играет еще хуже. Но по сути дела, Майкл не хотел, чтобы что-либо – будь то спорт или женщины – сказывалось на его работе. Став старше, он нередко оставался дома репетировать и ставить танцевальные номера, а когда братья возвращались, учил их этим танцам. Он был самым младшим из Jackson 5, но и самым серьезным.
Позже той ночью разговор зашел о Джорди, который ночевал с мамой и сестрой в гостевых бунгало. Я сказал:
– Ой, он очень-очень классный! Когда в следующий раз приедешь в Нью-Йорк, приводи его к нам в гости.
– Да, надо взять его с собой в Нью-Йорк, он там никогда не бывал, – ответил Майкл.
– А почему Джорди не ночует с нами? – спросил я.
– Не знаю – Джорди у меня никогда не остается, – пожал плечами Майкл. – Но мне нравится, что мы одни и можем посплетничать.
Так мы втроем беседовали у камина часов до двух, а потом решили совершить налет на холодильник и отправились в кухню. Там мы подогрели себе в микроволновке ванильный пудинг (одно из любимых лакомств Майкла), набрали чипсов, апельсинового сорбета, ванильных вафель и пакетиков сока, притащили все это в комнату и не спали до четырех утра, болтая и слушая захватывающие истории Майкла.
Как и всегда в последующие наши визиты, Майкл предложил кровать мне и Эдди и сказал, что сам поспит на полу, но в итоге мы все заснули на полу. Я обожал засыпать под потрескивание гаснущего огня. Начиная с того дня и до тех пор, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы желать уединения, я устраивал себе постель у камина. Позвольте мне сразу прояснить этот момент: хотя «ночевки» взрослого с парой детишек и могут показаться странными, в них не было ничего сексуального – ничего, что было бы видно мне, ребенку, тогда, и ничего, что я мог бы увидеть сейчас как взрослый мужчина, анализирующий прошлое. Они были безобидными. Майкл на самом деле был просто ребенком в душе.
На следующий день мы проспали до полудня. Повар Майкла, Бакки, был знаменит своими бургерами, поэтому на обед мы ели бургеры Бакки с картошкой фри. Потом Майкл объявил: «В вашем распоряжении две тысячи семьсот акров. Будьте свободны. Делайте, что хотите». Он побуждал нас исследовать ранчо самостоятельно, но нам больше всего хотелось быть рядом с ним, и чтобы он показывал нам, что делать. Так что мы провели день в игротеке и носясь по Неверлэнду вместе. Майкл был согласен на любое занятие.
В тот вечер он предложил нам всем поехать в магазин игрушек «Toys”R”Us». Я решил, что нас туда отвезет его шофер, но Майкл сказал: «Нет, я поведу». Мы погрузились в страшный коричневый Dodge Caravan. Я сел спереди, а мой брат, Джун, Джорди и его сестра – сзади. И Майкл Джексон, не снимая своей знаменитой шляпы, повез нас в магазин. «Не могу поверить, что ты водишь машину!» – удивился я. Никогда раньше я не видел Майкла за рулем. Это было то еще зрелище.
Когда мы подъехали к «Toys”R”Us», в магазине горел свет, но двери были заперты. У меня упало сердце. Но тут несколько работников подбежали к двери, отперли ее и воскликнули: «Здравствуйте, мистер Джексон! Заходите!» Нашего прибытия явно ждали.
Магазин был полностью свободен от других покупателей. Ощущение было такое, будто наступило Рождество. Майкл вручил нам пустую тележку и скомандовал: «Вперед, берите все, что понравится!» Мы знали, что это означает: весь ассортимент магазина в нашем распоряжении. Никаких ограничений на покупки не было. Но нам с братом было неудобно просто заполнять тележку игрушками. И Джорди, кажется, разделял наше стеснение. Мы прошлись по рядам, смакуя мысль о том, что магазин открыт для нас. Он был нашим. Но когда дело дошло до фактических покупок, мы выбрали лишь горстку мелочей – ничего безумного. Мы вели себя крайне вежливо. Кроме того, нас ждала масса удовольствий в Неверлэнде. Майкл, тем временем, набил три телеги игрушками, которые хотел купить.
Майкл обожал собирать игрушки. При этом он вовсе не обязательно играл в них, или даже вынимал из упаковок. Но он определенно любил их покупать. В Неверлэнде у него была целая комната, полная нераспакованных игрушек, которые он сохранял как коллекционные экземпляры. Он также внимательно следил за новыми игрушками, появлявшимися на рынке. Его интересовало, что популярно: во что играют дети, почему их привлекают эти конкретные игрушки.
Майкл подходил к большинству областей популярной культуры с таким же пристальным любопытством, как и к трендам в игрушках. Он изучал музыкальные списки Top 10 и следил за книжными списком бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Отчасти именно так он развил необычайно широкое, даже универсальное чутье на то, что люди хотят видеть, слышать и пробовать.
Я учился у Майкла. Он научил меня преследовать знания. Он побуждал меня учиться. Он наставлял меня быть скромным и уважать родителей, особенно мать. Он предостерегал меня от бурных вечеринок, употребления наркотиков и курения, говоря: «Выпей, расслабься. Но если не можешь уйти домой на своих двоих, ты лузер». Он вдохновлял меня культивировать в себе все самое лучшее. Поскольку он понимал меня, я был восприимчив к его влиянию. В школе я учился не очень хорошо – с самого детского сада я был мечтателем, витавшим в облаках. Но Майкл показал мне, что школа – не единственный способ учиться. Он рассказал, что некоторые из наиболее успешных людей, таких как Томас Эдисон и Альберт Эйнштейн, отличались слабой успеваемостью в школе. Я мог сам обучиться всему, что мне нужно было знать, чтобы стать мастером в выбранной профессии. Что бы я ни делал, Майкл верил в меня. Я мог быть лидером и творцом. Родители видели, какое влияние оказывал на меня Майкл, и в том числе по этой причине поощряли наши отношения.
Когда лето подошло к завершению, мы с Эдди вернулись в Нью-Джерси. Я пошел в восьмой класс, Эдди пошел в шестой. За лето родители переехали, и мы вернулись в новый дом в новом городе. Майкл, тем временем, улетел в Бангкок. Последний год он провел в зарубежном турне в поддержку альбома Dangerous, и теперь, после коротких каникул, пришло время ему вновь отправляться в путь. Мы с Эдди попрощались с ним, но мы и понятия не имели, как скоро вновь увидим нашего друга, как далеко от дома мы при этом будем, и в каком тяжелом положении окажется Майкл.
